Вехт, Якоб ван дер
Поделись знанием:
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
| Якоб ван дер Вехт | |
| нидерл. Jacobus van der Vecht | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Место работы: | |
| Учёное звание: | |
| Альма-матер: | |
| Известен как: | |
| Систематик живой природы | ||
|
Исследователь, описавший ряд зоологических таксонов. Для указания авторства, названия этих таксонов сопровождают обозначением «van der Vecht».
| ||
Якоб ван дер Вехт (нидерл. Jacobus van der Vecht, р. 5 июля 1906, Гаага — ум. 15 марта 1992, Putten) — голландский энтомолог, гименоптеролог, профессор, академик Нидерландской королевской академии наук. Крупный специалист по общественным и одиночным осам (Vespidae) и другим жалящим перепончатокрылым[1].
Биография
Родился 5 июля 1906 года в Гааге (Нидерланды), где его отец занимал должность Мастера винных погребов Её Величества («keldermeester») при дворе королевы матери Эммы. Его отец интересовался естественной историей, и выращивал бабочек. Он любил ходить со своими детьми наблюдать за природой. Этот интерес превратился в страсть к биологии только в одном из его сыновей. После обычной школы Якоб с отличием закончил вторичную школу-гимназию (Hogere Burgerschool, HBS) в Гааге, затем обучался в Лейденском университете[1].
- 1928 — закончил обучение в Лейденском университете и начал работать в Индонезии (тогда ещё голландской колонии: Голландская Ост-Индия) в Instituut voor Plantenziekten at Buitenzorg (= Institute for Plant Diseases and Pests, Богор, остров Ява).
- 1933 — получил степень доктора наук в Лейденском университете.
- 1942—1945 — пленение японскими оккупантами во время работы в Индонезии, тюремное заключение, выживание в суровых условиях и разлучение по разным лагерям с женой (она провела в лагерном заключении более 3 лет, после чего у них не было детей, а единственный ребёнок умер ещё до войны)[1].
- 1947—1951 — руководитель Institute for Plant Diseases and Pests (Богор, остров Ява, Индонезия).
- 1955—1964 — работа куратором Hymenoptera в Rijksmuseum van Natuurlijke Historie, Лейден (Нидерланды)
- 1962 — профессор («extraordinaris») по зоотаксономии в Университете Гронингена (Гронинген, Нидерланды).
- 1964 — профессор («full») в Лейденском университете (Лейден).
- 1963 — избрание членом Нидерландской королевской академии наук (Koninklijke Nederlandse Akademie van Wetenschappen, Royal Dutch Academy of Sciences).
Супруга Elizabeth M. (Bep) Bourguignon (умерла в 1986), часто помогала мужу в экспедициях[1].
Умер 15 марта 1992 года в г. Пюттен (провинция Гелдерланд, Нидерланды)[1].
Основные труды
Признан одним из крупнейших специалистов по перепончатокрылым насекомым. Открыл и описал множество новых для науки видов насекомых. Совершил несколько экспедиций, в том числе в Аргентину, Папуа — Новую Гвинею, Суринам и другие страны. Крупный специалист по общественным и одиночным осам (Vespidae) и другим жалящим перепончатокрылым. Автор более 100 научных публикаций[1].
- 1928. Hymenoptera Anthophila (QXIIm) A. Andrena. — Fauna Ned. 4:1-144
- 1950. The Coconut Leaf Moth {Artona catoxantha Hamps.). Part I. Life history and habits of Artona catoxantha, its parasites and hyperparasites. — Contr. gen. agric. Res. Stn Bogor 110:1-77.
- 1952. A preliminary revision of the Oriental species of the genus Ceratina (Hymenoptera, Apidae). — Zool. Verh. Leiden 16:1-85.
- 1959. On Eumenes arcuatus (Fabricius) and some allied Indo-Australian wasps (Hymenoptera, Vespidae). — Zool. Verh. Leiden 41:1-71.
- 1961. Hymenoptera Sphecoidea Fabriciana. — Zool. Verh. Leiden 48:1-85.
- 1962. The Indo-Australian species of the genus Ropalidia (= Icaria) (Hymenoptera, Vespidae). Second part). — Zool. Verh. Leiden 57:1-71.
- 1963. Studies on Indo-Australian and East-Asiatic Eumenidae (Hymenoptera, Vespoidea). — Zool. Verh. Leiden 60:1-116.
- 1966. The East-Asiatic and Indo-Australian species of Polybioides Buysson and Parapolybia Saussure (Hymenoptera, Vespidae). — Zool. Verh. Leiden 82:1-42.
- 1972. (— & F.C.J. Fischer). Palaearctic Eumenidae. — Hymenopt. Cat. (nov. ed.) 8: i-v+1-199.
- 1987. (K.V. Krombein & —). Biosystematic Studies of Ceylonese Wasps 17: a revision of Sri Lankan and South Indian Bembix Fabricius (Hymenoptera: Sphecoidea: Nyssonidae). — Smiths. Contr. Zool. 451:1-30.
- 1990. (— & J.M. Carpenter). A catalogue of the genera of the Vespidae (Hymenoptera). — Zool. Verh. Leiden 260:1-62.
Признание
- 1963 — Академик Нидерландской королевской академии наук[1].
- 1961—1968 — Президент Голландского энтомологического общества (Netherlands Entomological Society)[1]
В честь Якоба ван дер Вехта названы новые виды насекомых (Vechtia).
Напишите отзыв о статье "Вехт, Якоб ван дер"
Примечания
Литература
- C. van Achterberg. (1992). [dare.uva.nl/cgi/arno/show.cgi?fid=149495 Obituary and bibliography of Jacobus van der Vecht (1906—1992)]. Zoologische Mededelingen. Leiden. 66(16):295 — 302. ISSN 0024-0672.
Ссылки
Отрывок, характеризующий Вехт, Якоб ван дер
Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
