Волков, Александр Сергеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Сергеевич Волков
Дата рождения

22 июня 1951(1951-06-22)

Место рождения

Тамбов, РСФСР, СССР

Дата смерти

7 января 2005(2005-01-07) (53 года)

Место смерти

Тула, Россия

Принадлежность

СССР СССР
Россия Россия

Род войск

РВиА Сухопутных войск

Годы службы

1968—2005

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

Тульский артиллерийский инженерный институт

Сражения/войны

Первая чеченская война
Вторая чеченская война

Награды и премии
Учёные степени и звания
Учёная степень:

кандидат технических наук

Александр Сергеевич Волков (22 июня 1951, Тамбов — 7 января 2005, Тула) — генерал-майор, кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» IV степени, ордена Мужества, ордена «За военные заслуги», участник боевых действий на Северном Кавказе в период с 1994 по 2000 годы, слушатель академии Генерального штаба, начальник Тульского артиллерийского инженерного института с 1999 по 2005 годы, кандидат технических наук, лауреат премии имени С. И. Мосина.





Биография

Родился в Тамбове. Отец Сергей Тихонович — фронтовик, военный лётчик. Мама Мария Фёдоровна — сельская учительница. Первый ребёнок в многодетной семье. Детство провёл в селе Воронцовка Знаменского района Тамбовской области и селе Большая Липовица Тамбовского района Тамбовской области. Кроме него, старшего среди детей, в семье ещё пятеро братьев и две сестры. Братья Николай, Василий и Игорь впоследствии закончили военные училища и дослужились до воинского звания полковник.

В 1972 году закончил Тамбовское артиллерийско-техническое училище и был направлен в Забайкальский военный округ для прохождения службы в укрепрайоне в должности командира ремонтной роты вооружения. С 1975 года служил в Германской Демократической Республике в городе Перлеберг начальником службы ракетно-артиллерийского вооружения (службы РАВ) полка. В 1980 году отбыл в распоряжение командующего войсками Северо-Кавказского военного округа, где последовательно занимал должности помощника начальника службы РАВ танковой дивизии в Новочеркасске, начальника службы РАВ 42-го корпуса во Владикавказе. Тогда же закончил Пензенское высшее артиллерийское инженерное училище, а в 1988 году — высшие офицерские артиллерийские курсы[1]. И далее, вплоть до 1994 года, в жизни А. С. Волкова было немало событий — вывод советских войск из Афганистана в 1989 году, нахождение в составе миротворческих сил в Азербайджане и Нагорном Карабахе в 1991 году, а в 1992 — в составе сил разъединения между Ингушетией и Северной Осетией.

С декабря 1994 года А. С. Волков принимал участие в наведении конституционного порядка на территории Чеченской Республики. В 1995 году он был назначен на должность начальника службы РАВ Северо-Кавказского военного округа. Это была уже настоящая война. Она окончательно выверила мужественный характер полковника Волкова. Несмотря на неоднократные ранения, он выживал там, где, порой казалось, выжить было невозможно. Забывая об опасности, не раздумывая, приходил на помощь другим. Спасал людей из рухнувшего на землю и горящего вертолёта. Сражался с бандитами наравне с другими. В период активного участия в боевых действиях Указом Президента РФ от 15 декабря 1995 года Александру Сергеевичу Волкову было присвоено очередное воинское звание — генерал-майор. В том же году Министром Обороны РФ ему было вручено наградное оружие за мужество и умелые действия при введении войск в Чеченскую Республику.

30 декабря 1999 года Указом Президента РФ А. С. Волков был назначен начальником Тульского артиллерийского инженерного института.

Деятельность на посту начальника ТАИИ — это, пожалуй, самая яркая и выдающаяся страница в его военной карьере. С приходом А. С. Волкова в ТАИИ началась качественно новая программа подготовки курсантов. Он построил её исходя из принципа — изучать то, что необходимо на войне. И это, несмотря на то, что возглавляемый им вуз всегда был техническим. Обладая большим жизненным, военным и боевым опытом, он отлично понимал, что многим выпускникам этого сугубо технического вуза всё равно предстоит участвовать в боевых действиях.

Он вернул практическую направленность в овладении боевым оружием в программу подготовки курсантов — и обкатку танками, и комплексные тактические учения с боевой стрельбой с выездом на артиллерийский полигон, и огневую подготовку из стрелкового оружия. Новым видом тактических занятий стала отработка действий личного состава при отражении нападений разведывательно-диверсионных групп на колонны с оружием и боеприпасами, физическая защита различных объектов, изучение особенностей работы службы РАВ при организации и ведении боевых действий. На учебном полигоне за короткие сроки было оборудовано стрельбище, позволяющее выполнять учебные стрельбы из автоматов, пистолетов, пулемётов, гранатомётов (в том числе из АГС-17) и производить гранатометание. Кроме этого, было оборудовано направление для стрельбы из ручных пулемётов, а также учебное поле для выполнения огневых задач батареи при стрельбе прямой наводкой и с закрытых огневых позиций. Таким образом, учебный полигон стал основной учебной территорией для курсантов, на которой непрерывно велась стрельба из различных образцов стрелкового оружия, метание гранат, вождение боевых машин десанта, отработка огневых задач.

Несомненно, принципиальное изменение учебного процесса способствовало более быстрому становлению молодых офицеров по прибытии в войска, особенно в части, участвующие в контртеррористической операции на Северном Кавказе. И результаты такой работы начальника института дали свои плоды. Выпускник ТАИИ 2001 года Руслан Кокшин уже через год после выпуска был удостоен звания Героя России.

В 2003 году, по предложению А. С. Волкова и под его непосредственным руководством, на территории института был открыт памятник выпускникам ТАИИ, погибшим в локальных войнах и вооружённых конфликтах, а также при исполнении интернационального долга в Афганистане. Два, устремлённых ввысь погона, символизируют короткий жизненный путь от курсанта до лейтенанта, между которыми всего один шаг, для исполнения воинского долга перед Отечеством. С этими погонами выпускники ТАИИ отдавали свои жизни, делая шаг в бессмертие в Афганистане, Таджикистане, Чечне, Приднестровье, Абхазии, Южной Осетии и других регионах. Их имена высечены на гранитном камне — символе героизма, памяти и вечного покоя.

Стараниями А. С. Волкова на территории института был воздвигнут храм Святителя Алексия — памятник православным вождям и воинам, за Веру и Отечество жизни свои положившим. Закладной камень в основание храма и уже построенный храм освящал патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Строительство храма осуществлялось под непосредственным руководством А. С. Волкова. Каждый день в его кабинете обсуждались вопросы финансирования и обеспечения материалами строительства, контролировался ход работ. Какие бы ни возникали трудности — всегда находилось верное решение. И он был построен за короткий промежуток времени с 27 июля 2000 года по 16 сентября 2001 года. И в течение последующего года велась его внутренная отделка и роспись. Летом 2002 года его посетил митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл . Кроме здания храма Святителя Алексия, на этом месте возведены водосвятная часовня и здание епархиальной электронной библиотеки, тем самым, образуя собой храмовый комплекс. Первая Божественная литургия по благословению Высокопреосвященнейшего Алексия, Архиепископа Тульского и Белевского, состоялась 29 декабря 2002 года. За усердные труды на благо русской православной церкви А. С. Волков был награждён орденом Святого благоверного князя Даниила Московского III степени, который ему лично вручил патриарх Московский и всея Руси Алексий II.

Достойная военная служба генерала А. С. Волкова отмечена шестнадцатью высокими государственными наградами.

В 2002 году он был удостоен премии имени С. И. Мосина. В 2003 году Александр Сергеевич защитил кандидатскую диссертацию и получил учёную степень «Кандидат технических наук».

В 2004 году решением Тульской городской Думы награждён Почетной грамотой за заслуги в исполнении воинского долга, большой вклад в подготовку офицерских кадров и военно-патриотическое воспитание молодежи, оказание действенной помощи городу и в связи со 135-летием Тульского артиллерийского инженерного института.

Скоропостижно скончался в 2005 году. Похоронен на Смоленском кладбище города Тулы.

Награды

Напишите отзыв о статье "Волков, Александр Сергеевич"

Литература

  • Тульский артиллерийский инженерный институт: Исторический очерк. — Тула: Левша. 2004. — ISBN 5-86269-215-0

Примечания

  1. [www.marshalkazakov.ru/index.php?page=memory&id=fppk_vaa МИХАЙЛОВСКАЯ ВОЕННАЯ АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ]

Ссылки

  • [www.top68.ru/person/zhizn-posvyashchennaya-otchizne-7265/ Тамбовский новостной портал]
  • [paremia.ru/index.php?dir=6/ Храм святителя Алексия]
  • [zakon-region3.ru/5/32619// Решение Тульской городской Думы от 14 июля 2004 г. N 45/871]
  • [bratishka.ru/archiv/2002/10/2002_10_8.php/ Журнал для спецназа «Братишка» — КУРСАНТСКАЯ СТРАНИЦА]

Отрывок, характеризующий Волков, Александр Сергеевич

Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.