Воронович, Николай Владимирович

Николай Владимирович Воронович
Дата рождения	26 апреля 1887(1887-04-26)
Место рождения	Санкт-Петербург Российская империя
Дата смерти	18 июля 1967(1967-07-18) (80 лет)
Место смерти	Нью-Йорк США
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Звание	адъютант
Сражения/войны	Русско-японская война, Первая мировая война, Гражданская война в России

Николай Владимирович Воронович (26 апреля 1887, Санкт-Петербург — 18 июля 1967, Нью-Йорк) — ротмистр, член партии социалистов-революционеров, участник русско-японской, Первой мировой войны, в Гражданскую войну командир «зелёных»; в эмиграции после 1920 года, писатель, журналист.

Биография

В четыре года переехал вместе с матерью и сестрой в Гурзуф. Затем снова вернулся в Петербург. Своё раннее детство Н. В. Воронович провёл в Петербурге, где проживала его семья, и Нижнем Новгороде у деда Николая Михайловича Баранова. Затем его отец продал дом, обменяв его на небольшое имение находившееся в Черниговской губернии и вся семья перебралась туда. В 1896 году Воронович вместе с семьей был на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде (1896). Зимой каждое воскресенье Воронович выпускал журнал Воскресные мысли. Журнал выходил в одном экземпляре и был невелик, всего восемь страниц. На первой странице он рисовал какую-нибудь карикатуру. Две три странички были отведены поэзии, состоявшей из подражания известным поэтам. В следующем отделе помещался какой-нибудь рассказ. Лучше всего ему удавалось описание деревенского быта, крестьянские свадьбы, ярмарки храмовой праздник или пожар в деревне. На последней странице журнала помещались шарады и задачи, преимущественно географические. Всего за два года вышло 38 номеров.

Некоторое время учился в Киевском реальном училище, сотрудничал с газетой «Русское слово», написал сочинение «Письма с Черниговского полесья», которое было опубликовано в трёх намерах газеты, а затем поступил в Пажеский корпус.

Учась в Пажеском корпусе и не окончив его, «сбежал» на русско-японскую войну, определившись канониром (рядовым) в предназначенную к отправлению в действующую армию 16-ю артиллерийскую бригаду. Послал несколько корреспонденций в редакцию «Русского слова», озаглавив их «С театра военных действий». Все они без всяких сокращений и изменений были опубликованы. На войне получил георгиевский крест. После окончания русско-японской войны был восстановлен в учебном заведении и окончил его с отличием. Получал стипендию на сумму 600 рублей. По должностям начальника учебной команды и делопроизводителя полкового суда он получал около 20-ти рублей столовых денег. После чего в конце 1907 года был назначен камер-пажом императрицы Александры Федоровны.

На 1 января 1909 г. — корнет лейб-гвардии конно-гренадерского полка. На второй год службы из за охватившей полк волны самоубийств Воронович был прикомандирован к пятому (?). На четвёртый год службы он был назначен полковым квартирмистром и начальником не строевой команды. В 1912 году вместе с лейб-эскадроном он был командирован на Бородинское поле для участия в праздновании столетнего юбилея Отечественной войны 1812 года.

Принимал участие в первой мировой войне.

К началу 1917 г., после излечения от контузии в госпитале, Воронович прибывает для прохождения дальнейшей службы в Лужский гарнизон. Он находится в должности старшего адъютанта и начальника одной из команд сборного пункта гвардейских кавалерийских частей. Во время Февральской революции Воронович 1-2 марта 1917 со своими подчинёнными остановил и разоружил двигавшиеся с фронта на Петроград эшелоны 68-го пехотного Бородинского полка 17-й пехотной дивизии. Воронович вспоминал, что один эшелон войск был разоружён после 2 часов ночи 2 марта. Причём сделано это было по приказу из Петрограда. Затем Воронович был председателем лужского Совета солдатских депутатов.

По воспоминаниям В. С. Войтинского, во время Корниловского выступления, Воронович при встрече с Войтинским сказал, что он не с Корниловым, что его отряд состоит из частей лужского гарнизона, который, храня верность революции, защищает подступы к Петрограду. После ликвидации Корниловского выступления Воронович сложил с себя полномочия председателя Лужского совета и получив отпуск по болезни выехал на Черноморское побережье в Сочи, где собирался организовать сельскохозяйственный кооператив, членами которого были около 20 офицеров и солдат лужского гарнизона. Поселился в 4 верстах от Сочи на самом берегу на участке Мусина-Пушкина. Вернувшись в Петроград он подал заявление в Министерство земледелия, приложив ко всему документальные данные, касающиеся участка графа Мусина Пушкина, и вскоре получил официальное разрешение пользоваться этим участком. Когда он снова приехал в Сочи то остановился в гостинице Кавказская ривьера.

Спустя некоторое время Воронович снова хотел выехать в Петроград и Лугу для получения ассигнованной ещё Временным правительством ссуды в 27,000 рублей, для приобретения необходимых орудий и инструментов. За несколько дней до отъезда к нему обратились два члена из Сочинского совета возглавить миссию для получения денег из Наркомфина на сумму 7 миллионов рублей. Эти деньги требовались для расплаты с рабочими Черноморской дороги. Рабочие согласились подождать получения этих денег и не предпринимать никаких выступлений, если совет обеспечит им на это время отпуск продовольствия. Запасы продовольствия в окружной продовольственной управе были невелики и их бы хватило максимум на шесть недель. Первоначально он категорический отказался возглавить эту миссию, мотивируя это тем что он не принадлежит к партии большевиков, и поэтому не может возглавлять совет большинство членов которого большевики. После чего к нему обратились представители беспартийных рабочих и просили принять во внимание их трагическое положение, после чего Воронович согласился возглавить этот совет. Поездка Вороновича прошла удачно ему удалось выбить из большевистского правительства 27 миллионов рублей.

Во время гражданской войны Воронович жил в Сочи и Гаграх. В конце 1918 года Сочи было занято отрядом войск грузинской республики, а в феврале 1919 года Сочи был занят отрядом Добровольческой армии. В 1919 году была принята резолюция, в которой крестьяне Черноморской губернии заявили, что большевистская диктатура и политика Добровольческой армии для них неприемлемы. Избранному комитету освобождения съезд поручил организовать планомерную борьбу с Добровольческой армии, приступить к переговорам с Кубанской Радой на предмет образования Кубано-Черноморской народной республики и обратиться к странам Европы и Америки с протестом против помощи, оказываемой их правительствами российской реакции. Съезд избрал Филипповского председателем Комитета освобождения, а Воронович был избран командующим крестьянским ополчением.

Вместе со своим отрядом Воронович вступил в село Веселое. 2 февраля 1920 года под руководством Вороновича от Добровольческой армии было освобождено село Раздольное. В октябре 1920 г. выехал через Грузию за границу. Жил в эмиграции в Чехословакии и Франции, зарабатывал на жизнь тяжёлым физическим трудом (лесозаготовки и прочее). Публиковался в эсеровском журнале «Воля России» (1923—1924), писал на политические и экономические темы.

Значительно позднее, уже в эмиграции в США, Воронович рассказал Роману Гулю неподтверждённую историю, что во время революции он получил от А. Ф. Керенского 2 миллиона рублей и передал их группе офицеров, поставившей задачей организацию побега царской семьи из Тобольска, но из этого ничего не вышло, так как офицеры разворовали деньги и пропили. В декабре 1948 — в артели лесорубов в Мерсдорфе, Рейнланд.

С начала 1950-х гг. — в США. Сотрудничал в газете «Новое русское слово» (Нью-Йорк).

Похоронен на кладбище Новодивеевского монастыря.

Труды

• Письма с Черниговского полесья.
• Вороные кони рвутся. Санкт-Петербург : тип. Семенюкова, 1907
• «Как наш полк воевал с французами в 1812 году» : для нижних чинов Лейб-гвардии Конно-гренадерского полка / корнет Воронович Санкт-Петербург : [б. и.], 1912
• Описание Исторического музея Л.-гв. конно-гренадерского полка / Сост. корнет Воронович Санкт-Петербург : «Электропеч.» Я. Кровицкого, 1912
• Памятка молодого солдата конно-гренадера / Сост. корнет Воронович Санкт-Петербург : типо-лит. Д. Семенюкова, [1913]
• [archive.org/details/sbornikmaterialo008800 «Зеленая книга». История крестьянскаго движения в Черноморской губернии.] Сборник материалов и документов. Прага. 1921.
• Меж двух огней : записки зелёного. // [archive.org/details/arkhivrusskoirev07gess Архив русской революции. Том 7.] Берлин. 1922.
• Архив Гражданской войны. Вып. 2: Н. Воронович. Записки Председателя Совета солдатских депутатов; Маляревский, А. П. П. Скоропадский и его время. Берлин, 1923. 144 с.
  • Воронович Н. В. Записки председателя Совета солдатских депутатов // Страна гибнет сегодня. Воспоминания о Февральской революции 1917 г. / Сост., послесл., примеч. СМ. Исхакова. М., 1991.
• Чорный год (Воспоминания вольноопределяющегося о Русско-Японской войне). Ужгород, изд. газеты «Русский народный голос», 1935. 96 с.
• [archive.org/details/vsevidiashcheeok00voro Всевидящее око : Из быта русской армии] / Н. Воронович ; Обл. и рис. в тексте — авт. Нью-Йорк, 1951.
• Записки камер-пажа императрицы Александры Федоровны / Н. Воронович Нью-Йорк, 1952. 60 с.
• [militera.lib.ru/memo/russian/voronovich_nn/index.html Русско-японская война : Воспоминания] / Н. Воронович ; Обл. и рис. — авт. Нью-Йорк, 1952.
• Вечерний звон : очерки прошлого. 1891—1917. Нью-Йорк, 1955. 222 с.
• Потонувший мир : Очерки прошлого. 1891—1920 / Н. В. Воронович М. : Воен. изд-во, 2001. (Сборник, в который включены «Вечерний звон», «Всевидящее око» и «Меж двух огней»).

Ссылки

• [www.tez-rus.net/ViewGood38402.html ВОРОНОВИЧ Николай Владимирович] // Русские в Северной Америке. Е. А. Александров.

Отрывок, характеризующий Воронович, Николай Владимирович

– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.