Гасанов, Дадаш Абдул Гусейн оглы

Дадаш Абдул Гусейн оглы Гасанов (Гасанзаде)
азерб. Dadaş Əbdül Hüseyn oğlu Həsənov (Həsənzadə)
Дата рождения:	19 декабря 1897(1897-12-19)
Место рождения:	город Шуша, Елисаветпольская губерния, Российская империя
Дата смерти:	28 января 1927(1927-01-28) (29 лет)
Место смерти:	Соловецкий лагерь, РСФСР
Гражданство:	Российская империя Российская империя АДР СССР СССР
Образование:	Бакинский университет
Вероисповедание:	Ислам
Партия:	Тюркская демократическая федеративная партия Мусават
Основные идеи:	Восстановление независимости Азербайджана, антикоммунизм, антисоветизм
Род деятельности:	Руководитель подпольной антисоветской организации (1923 - 1926)
Отец:	Абдул Гусейн Гасанов
Мать:	Гюлли ханум
Супруга:	не имел
Дети:	не имел
Автограф

Дадаш Абдул Гусейн оглы Гасанов (Гасанзаде) - руководитель подпольной антисоветской организации Мусаватской партии (1923 - 1926), борец за восстановление государственной независимости Азербайджана.

Биография

Родился в городе Шуша Елисаветпольской губернии в 1897 году в купеческой семье. Его отец Абдул Гусейн в 1905 году переехал с семьей в Баку. После 1920 года все его имущество было конфисковано большевиками.

После окончания гимназии в 1919 году поступил на медицинский факультет Бакинского Университета. С 1924 года [alizadeh.narod.ru/kimlik/7_clip_image002_0006.jpg работал врачом-терапевтом].

В 1919 году стал членом партии "Мусават". В период с мая по октябрь 1918 года на большей части территории современного Азербайджана находились турецкие войска, которые в боях забрали власть у бакинского совета народных комиссаров . 31 октября 1918 года Турция капитулировала перед Антантой, что означало вывод турецких войск из Закавказья. Вскоре после этого Баку был занят английскими войсками (из Ирана) под командованием генерала Томсона, который был назначен Верховным советом Антанты генерал-губернатором Баку. После вхождения советских войск в Баку и установления в стране советской власти в 1920 году, Дадаш Гасанов стал активным членом и лидером антисоветского подполья.

Женат не был, детей не имел.

Организация побега М. Э. Расулзаде

В 1922 году усилиями подпольной организации партии "Мусават" удалось переправить через финскую границу в эмиграцию руководителя партии, бывшего председателя Национального Совета Азербайджана Мамед Эмина Расулзаде. Эта секретная миссия была осуществлена лично Дадашем Гасановым совместно с татарским просветителем Мусой Джаруллой Бигиевым.

После этого успеха он вернулся в Баку и продолжит свою деятельность, несмотря на то, что ему советовали не рисковать и отправиться в эмиграцию.

Руководитель подпольной организации партии «Мусават»

Осенью 1923 года Дадаш Гасанов по заданию руководителей партии "Мусават" выехал в Тбилиси для переговоров с грузинскими меньшевиками относительно совместных действий против советской власти. Вел переговоры с Ноем Хомерики, готовившим восстание в Грузии (расстрелян в 1924 году). После этого координировал действия с представителем грузинских меньшевиков в Баку Григорием Салуквадзе.

Однако в 1923 году время в Баку советскими властями была раскрыта подпольная сеть "Мусавата", разгромлена типография газеты «Истиглал» (Независимость) и арестованы многие активные члены партии. Лидер подпольной организации Мирзабала Мамедзаде бежал в Иран.

После этих событий Дадаш Гасанов возглавил подпольную организацию "Мусавата". Организовывал тайные собрания основного ядра мусаватского подполья, в которое кроме него входили Ахмед Гаджинский, Абульфаз Балаев, Абдул Абдулзаде, Али Юсифзаде.

Подготовка вооруженного восстания

Дадаш Гасанов со своими соратниками поддерживали связи с мусаватской эмиграцией, откуда была получена пропагандистская литература и листовки. После этого началась активная пропаганда в различных регионах Азербайджана. Удалось организовать тайные ячейки мусаватской партии даже в войсковых частях Красной Армии, с целью организации антисоветского восстания.

Вооруженное восстание планировалось начать совместно с грузинскими меньшевиками, контакты с которыми на протяжении всего этого времени продолжались. Согласно плану восстание должно было начаться в Грузии, а затем его должны были поддержать в Азербайджане. Однако грузинское восстание было быстро подавлено и начать активные действия в Азербайджане не удалось.

После этого подпольная организация Мусавата на протяжении 1925 - 1926 годов стала заниматься укреплением партийных структур и выжидать благоприятный момент для организации нового вооруженного выступления. В это время в различных регионах Азербайджана созывались тайные собрания мусаватистов общее руководство которыми осуществлял Дадаш Гасанов.

Арест и ссылка в Соловецкий лагерь

В конце концов ОГПУ полностью раскрыла подпольную деятельность мусаватской партии. 11 марта 1926 года её руководитель Дадаш Гасанов, а также его заместители Ахмед Гаджинский и Али Юсифзаде были арестованы, осуждены и отправлены в Соловецкий лагерь. Это дело вошло в архивы ОГПУ как «Дело Д. Гасанова и других».

Дадаш Гасанов был отправлен в Соловецкий лагерь и расстрелян 28 января 1927 года

О нем

1. Из воспоминаний Мамед Эмина Расулзаде:

За нашу свободу пожертвовали своими жизнями парламентарии и рядовые граждане, такие как Фирудин Кочарли, Пири Мурсалзаде, Мурсал Габулзаде, Мирза Аббас, преподовательница Василя ханум, Касум Касумзаде, Худадат Рафибейли, поэты Гусейн Джавид и Ахмед Джавад, молодые студенты и офицеры Ага Кязим Агазаде, Салман Рагимзаде, Ибрагим Ахундзаде, доктор Дадаш Гасанзаде и многие многие другие.

2. Из воспоминаний Абдулваххаба Йуртсевера:

Одной из самых важных инициатив Центрального Комитета тайной организации «Мусават» была организация побега из Москвы Мамед Эмина Расулзаде. Для этой цели в Москву были отправлены бывший член азербайджанского Парламента Рагим бей Векилов и принявший впоследствии мученическую смерть наш друг, руководитель военизированного крыла тайной организации Дадаш Гасанзаде, которым были выделены для этой цели некоторые средства. М. Э. Расулзаде под предлогом научной командировки выехал в Ленинград. Оттуда благодаря помощи покойного татарского просветителя Мусы Джаруллы Бигиева он выехал к финской границе и на лодке пересек границу.

3. Из воспоминаний Хусейна Байкара:

Однажды я встретился с литератором Ахмедом Джавадом, руководителем тайного национально-освободительного комитета доктором Дадашем Гасанзаде и одним из лидеров этого комитета Рагим беком Векиловым. После долгой беседы я предложил им временно покинуть Азербайджан и уехать в эмиграцию. Однако они отказались от моего предложения и сказали «Если все уедут из страны, то кто же останется делить несчастия и трудности с нашим народом?». Хорошо помню, что Ахмед Джавад и Рагим бей Векилов разгневались из-за моего предложения и обязали меня больше никогда им ничего подобного не предлагать. После этого прошло полвека. Все они остались верны своим словам и пережили все несчастья с азербайджанским народом. Доктор Дадаш Гасанзаде был расстрелян. Рагим бей Векилли покончил жизнь самоубийством. Ахмед Джавад был отправлен в ссылку в Сибирь и о дальнейшей судьбе нам ничего не известно.)

Источник

• [fanread.ru/book/8824675/ Широкорад А. Б. Великая речная война. 1918–1920 годы. — М.: Вече, 2006.]
• Кулиев В. Кем были мои предки? Баку: Шуша, 2001, с. 142-150. (на азербайджанском языке).
• [aydinalizade.ucoz.ru/contents.html Сайт доктора философских наук Айдына Ализаде]

Отрывок, характеризующий Гасанов, Дадаш Абдул Гусейн оглы

Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.