Гадзера, Пьетро

Пьетро Гадзера Pietro Gazzera
Министр обороны Италии
12 сентября 1929 — 22 июля 1933
Предшественник:	Бенито Муссолини
Преемник:	Бенито Муссолини
губернатор Галла-Сидамо
12 августа 1938 — 6 июля 1941
Предшественник:	Армандо Фельсани
вице-король Эфиопии
23 мая 1941 — 6 июля 1941
Предшественник:	Амадей Савойский
Преемник:	Гульельмо Наси
Рождение:	11 декабря 1879(1879-12-11) Бене-Ваджиенна, королевство Италия
Смерть:	30 декабря 1953(1953-12-30) (74 года) Чирие, Италия
Партия:	Национальная фашистская партия
Военная служба
Принадлежность:	королевство Италия
Звание:	генерал
Сражения:	Восточноафриканская кампания
Награды:

Пье́тро Га́дзера (итал. Pietro Gazzera, 11 декабря 1879 — 30 июня 1953) — итальянский военный и политический деятель.

Пьетро Гадзера родился в 1879 году в Бене-Ваджиенна. Участвовал в итало-турецкой и Первой мировой войне, был одним из подписантов перемирия с Австро-Венгрией во дворце Джусти 3 ноября 1918 года.

В 1929 году Пьетро Гадзера стал министром обороны Италии, и пробыл на этом посту до 1933 года, с 1934 года стал сенатором. С 1 августа 1938 года стал губернатором Галла-Сидамо в Итальянской Восточной Африке.

Во время Второй мировой войны в ходе боевых действий в Восточной Африке Пьетро Гадзера командовал войсками «южного сектора», в июле 1940 года войска под его командованием оккупировали Галлабат и Курмук в Англо-Египетском Судане. После того, как 23 мая 1941 года после битвы при Амба-Алаги капитулировал Амадей Савойский, Пьетро Гадзера стал исполняющим обязанности вице-короля Эфиопии. После того, как 21 июня 1941 года пала Джимма, Пьетро Гадзера ещё несколько недель продолжал сопротивление, используя тактику мобильной обороны, и капитулировал лишь в июле.

После попадания в плен Пьетро Гадзера содержался сначала в Кении, затем — в Индии, и наконец — в США. После капитуляции Италии в 1943 году он стал комиссаром по вопросам военнопленных.

Отрывок, характеризующий Гадзера, Пьетро

– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.