Гней Манлий Цинциннат

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гней Манлий Цинциннат
лат. Gnaeus Manlius Cincinnatus
Консул Римской республики
480 до н. э.
 
Смерть: 480 до н. э.(-480)
близ Вей
Род: Манлии
Отец: Публий Манлий

Гней Манлий Цинциннат (лат. Gnaeus Manlius Cincinnatus; ум. 480 до н. э.) — римский политик и военачальник, консул 480 до н. э.

Первый представитель рода Манлиев, достигший консулата. В исторической литературе высказывалось предположение, что когномен Цинциннат, упоминаемый тремя поздними источниками[1] возник в результате ошибки, поскольку кроме этого случая его носили только члены рода Квинкциев. Ф. Мюнцер предположил, что на самом деле когномен Манлия — Вульсон, а Цинциннатом звали консула-суффекта, назначенного вместо него. Р. Броутон оспаривает это предположение, указывая, что под соответствующим годом на камне, где высечены Капитолийские фасты, недостаточно места для консула-суффекта, да и ни один источник о нём не упоминает[2].

В 480 до н. э. был консулом вместе с Марком Фабием Вибуланом. В тот год плебейский трибун Тиберий Понтифиций выступил с проектом земельного закона, а чтобы добиться его рассмотрения, пытался сорвать войсковой набор. Склонив на свою сторону нескольких его коллег, сенатская олигархия блокировала все эти инициативы. Собрав значительные силы, оба консула выступили против вейентов и дали им сражение под стенами Вей. Манлий, командовавший правым крылом, потеснил этрусков, но вскоре был ранен и вернулся в лагерь. Лишившись командира, римляне начали отступать; запасной отряд вейентов напал на лагерь, и консул погиб при его обороне[3].

Напишите отзыв о статье "Гней Манлий Цинциннат"



Примечания

  1. Хронограф 354 года, Хроника Идация и Пасхальная хроника
  2. Broughton, p. 24—25
  3. Ливий. II. 44—47; Дионисий Галикарнасский. Римские древности. IX. 5; 11—12

Литература

  • Broughton T. R. S. The Magistrates of the Roman Republic. Vol. I (509 BC — 100 BC). — N. Y., 1951

Отрывок, характеризующий Гней Манлий Цинциннат

– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.