Гусев, Николай Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Петрович Гусев
Дата рождения

5 октября 1946(1946-10-05)

Дата смерти

12 апреля 2013(2013-04-12) (66 лет)

Место смерти

Выборг, Ленинградская область, Россия

Принадлежность

СССР СССР
Россия Россия

Род войск

Сухопутные войска

Годы службы

19641995

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Часть

30-й гвардейский армейский корпус

Командовал

полком, танковой дивизией, армейским корпусом

Сражения/войны

Холодная война

Награды и премии
  • Знак ЦК ВЛКСМ «За воинскую доблесть»
  • Иностранные награды
В отставке

с 1995 года жил и работал в Выборге.

Николай Петрович Гусев (5 октября 1946 — 12 апреля 2013) — советский и российский военачальник, командир 30-го гвардейского армейского корпуса, генерал-лейтенант.





Биография

Николай Гусев родился 5 октября 1946 года.

Служба в армии

В 1964 году поступил и 1968 году окончил Новосибирское высшее общевойсковое командное училище

На высших должностях

Служил в городах Потсдам, Крампниц, Бернау, Берлин ЗГВ- Германия — (6 лет).

После службы

Уволен из рядов ВС РФ — 30 июня 1995 года[6] г. Объявлен Приказом МО РФ № 0912 от 14.6. 1995 года., годен вне строя в мирное время, с правом ношения военной формы. С объявлением благодарности. После службы жил и работал в Выборге. Возглавлял ветеранскую организацию ветеранов Вооружённых Сил. Умер 12 апреля 2013 года. Похоронен в Выборге.

Награды

Память

  • Похоронен на городском кладбище

Напишите отзыв о статье "Гусев, Николай Петрович"

Примечания

  1. Приказ МО СССР № 01017
  2. Приказ МО СССР № 01182
  3. Приказ МО СССР № 0749
  4. Приказ МО РФ № 0217
  5. Приказ МО РФ № 0111 от 07.6.1991
  6. Указ Президента РФ № 580-е от 7.6.1995 года
  7. Указ ПВС СССР от 28.01.1978 г.
  8. Указ ПВС СССР от 28.01.1988 г.

Ссылки

  • [vbgcity.ru/page/gusev-nikolai-petrovich Гусев Н. П.]


Отрывок, характеризующий Гусев, Николай Петрович

«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.