Дах, Симон
| Симон Дах | |
| Simon Dach | |
 | |
| Место рождения: | |
|---|---|
| Место смерти: |
Кёнигсберг, княжество Бранденбург-Пруссия |
| Научная сфера: | |
| Место работы: | |
| Учёное звание: | |
| Альма-матер: | |
| Известен как: |
поэт, ректор Кёнигсбергского университета |
Симон Дах (нем. Simon Dach; 29 июля 1605, Мемель — 15 апреля 1659, Кёнигсберг) — поэт, прежде всего известен как автор слов к песне «Анхен из Тарау», до сих пор популярной в Германии, Австрии и Швейцарии.
С 1619 года Дах жил в Кёнигсберге, где он обучался в соборной школе. Позднее Дах продолжил своё образование в Виттенберге и Магдебурге. С 1626 года Дах — студент Кёнигсбергского университета, где изучал теологию, греческую и латинскую поэзию. После окончания университета Дах стал домашним учителем, а в 1636 году стал работать учителем в соборной школе, в которой сам ранее и учился.
В 1639 году в роли профессора поэтики Дах вернулся в Кёнигсбергский университет, а в 1656 году был избран его ректором.
27 августа 1644 года в рамках торжеств, посвящённых столетнему юбилею университета, была поставлена пьеса Даха «Пруссиархус», посвященная основанию университета и первым годам его работы.
В общей сложности Дах написал около полутора тысяч стихотворений, из них часть на латыни. Он писал торжественные оды в честь важных событий, гимны, дружеские послания, стихи по какому-либо случаю.
Анхен из Тарау
Самым известным стихотворением Симона Даха, позднее ставшим основой песни, стало «Анхен из Тарау» (нем. Ännchen von Tharau). История его создания такова. В 1637 году в церкви деревни Тарау (ныне — посёлок Владимирово Калининградской области) венчались пастор Иоганн Портациус из Тремпена (ныне - посёлок Новостроево Озёрского городского округа Калининградской области) и сирота местного пастора Мартина Неандера Анхен. Симон Дах был приглашён на свадьбу, и специально по этому случаю он написал стихи, ставшие своеобразным свадебным подарком.
При жизни Даха это стихотворение не было замечено; только спустя сто лет оно стало популярной песней после того, как И. Г. Гердер перевёл текст на литературный немецкий язык, а Зильхер написал новую музыку (первая мелодия была написана при жизни Даха соборным органистом Генрихом Альбертом). После этого песня стала популярной везде, где говорили по-немецки, и обрела статус народной.
| Ännchen von Tharau | Анхен из Тарау (в переводе Инги Томан) | |
|
Ännchen von Tharau ist, die mir gefällt, |
Анхен из Тарау, мне мила она. |
Реальная Анхен умерла в 1689 году в Инстербурге (ныне Черняховск) в доме своего сына.
Напишите отзыв о статье "Дах, Симон"
Литература
- Гильманов В.Х. "Последняя граница" в поэзии Симона Даха // Русская германистика. Ежегодник Российского союза германистов.Языки славянской культуры. М.,2009. Том VI.
Примечания
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Дах, Симон
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.
В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
