Декреты Нуэва-Планта

Декреты Нуэва-Планта (кат. Decrets de Nova Planta, исп. Decretos de Nueva Planta) — три королевских указа, которыми были ликвидированы политические структуры Каталонии, Валенсии, Балеарских островов (каталонские страны) и Арагона.

Декреты Нуэва-Планта

Декрет Нуэва-Планта от 29 июня 1707 года касался королевств Валенсии и Арагона, декрет от 28 ноября 1715 года — Майорки и Питиузских островов, декрет от 16 января 1716 года — княжества Каталонии.

Эти указы были подписаны во время и сразу после Войны за испанское наследство. Указы относились к тем территориям, которые поддержали другого претендента на испанскую корону, Карла VI Габсбурга. Например, Наварра и Страна Басков сохранили свои права, так как поддерживали Филиппа V, но в связи с дальнейшей централизацией Испании самоуправление этих территорий также постепенно сужалось и было окончательно ликвидировано в XIX веке.

Декретами Нуэва-Планта были ликвидированы все местные политические структуры, которые не соответствовали модели более централизованной Кастилии. Фактически система «совместного суверенитета» центральной королевской власти и местных органов самоуправления была заменена на централизованную модель по примеру Франции, откуда была родом испанская династия Бурбонов. В Каталонии и Валенсии были распущены местные кортесы, на Балеарских островах — Большой и Главный совет (кат. Gran i General Consell), который также исполнял функции парламента. Церкви были переданы не свойственные ей функции (например, в 1730 году архиепископ Майорки приказал переписать парафиальные реестры, заменив каталонские имена своих прихожан на кастильские). Каталаноязычные территории более не имели права осуществлять экономический, фискальный, юридический контроль, был наложен запрет на чеканку собственных денег.

Территория каталонских стран декретами были разделены на провинции, которыми управляли назначенные из Мадрида губернаторы (кат. Capità General), для управления экономикой и финансами создавались специальные провинциальные органы, которыми управляли интенданты (кат. intendències provincials). В Мадриде были созданы государственные секретариаты (кат. secretaries d'Estat), которые со временем стали называться министерствами. При короле был создан Совет Кастилии (исп. Consejo de Castilla), в котором бывшее королевство Арагон имело меньше депутатов, чем, например, Наварра, Галисия или Астурия, а также общеиспанский парламент, который, тем не менее, не играл значительной роли в централизованной испанской монархии.

13 апреля 1711 года новый королевский указ возобновил часть прав Арагонского королевства, однако каталаноязычных территорий эти изменения не коснулись.

Северная Каталония

В Северной Каталонии наступление на права местного населения начались раньше: после Пиренейского договора между Испанией и Францией 7 ноября 1659 года и присоединения северо-каталонских районов Руссильон, Баляспи, Кунфлен, Капси и Альта-Серданья к Франции (интересно, что испанский король официально не уведомил об этом каталонские власти до 1702 года) в течение одного года были ликвидированы все традиционные каталонские политические институты (несмотря на то, что в договоре был сделан акцент на том, что в присоединённых к Франции районах сохраняется каталонское самоуправление), а 2 апреля 1700 года Людовик XIV своим указом обязал с 1 мая того же года во всех официальных государственных учреждениях использовать исключительно французский язык.

Первые акты протеста после введения в действие Декретов Нуэва-Планта

Несмотря на репрессии со стороны испанской и французской монархий и отсутствие собственных политических и административных структур, каталонцы сохранили национальное самосознание и начали борьбу за восстановление своих прав. Уже в 1734 году во французском переводе выходит политическое сочинение Выход для усыплённых (кат. Via fora els adormits), в котором звучит призыв к европейским державам возвратить независимость каталанских стран (кат. domini català que amb utilitat de l’Europa pot reviure) и создать либо «свободную каталонскую республику», либо воссоздать независимое Арагонское королевство.

В 1736 году было написано Об альянсе с Его Величеством Георгом Августом, королём Великой Британии (кат. Record de l'Aliança fet el Sereníssim Jordi Augusto Rey de la Gran Bretanya), где напоминалось о Женевском договоре 1705 года и обещанную некогда помощь в создании Свободной республики Каталонии (кат. Republica Libera de Cathalunya). Это сочинение было датировано 1736 годом, было отмечено, что это «22 год нашего рабства» (кат. any 22 de nostra esclavitud).

Источники

• [www.cicac.org/sl/dret/crono.htm Причины современного положения с правовой точки зрения]  (каталан.)
• [www.tvcatalunya.com/historiesdecatalunya/documents/doc102339810.htm История Каталонии — Декреты Нуэва-Планта, 1716 г.]  (каталан.)
• [www.tvcatalunya.com/historiesdecatalunya/cronologia/cron103448574.htm История Каталонии — оккупация Каталонии]  (каталан.)
• [es.wikisource.org/wiki/Decretos_de_Nueva_Planta Декрет об отмене прав Арагона и Валенсии (выдержка)]  (исп.)
• [www.llibrevell.cat/nueva-planta/ Декреты Нуэва-Планта — «Nueva Planta de la Real Audiencia del Principado de Cataluña»]  (исп.)

См. также

• Каталонский национализм
• Национальный день Каталонии
• Война за испанское наследство
• Королевство Арагон

Отрывок, характеризующий Декреты Нуэва-Планта

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.