Догойдельский субстрат
Догойдельский субстрат — гипотетический язык или группа языков, существовавшие в Ирландии до проникновения туда носителей кельтских языков (гойдельской ветви).
Содержание
Гипотеза о доиндоевропейском происхождении
Заселение Ирландии, как и большей части Европы, произошло с наступлением эпохи голоцена, после оттаивания ледниковой шапки около 9000 г. до н. э. Предполагается, что индоевропейские языки проникли в Европу намного позже, не ранее энеолита. Язык прежнего населения Ирландии сформировал субстрат у прибывших кельтских языков, этот субстрат остался в некоторых словах, названиях местности, личных именах и грамматических категориях нового островного кельтского языка[1].
Методы исследования
Надписей на предполагаемых субстратных языках, если не считать пиктского, не обнаружено. В связи с этим основной методикой исследования является составление корпуса слов гойдельских языков, прежде всего ирландского, не имеющих явных индоевропейских когнатов, с тем предположением, что данные слова могли относиться к субстратной лексике. Данный метод исследования всё ещё находится в зачаточном состоянии; он затруднён, в частности, тем, что наиболее ранние надписи на древнеирландском датируются не ранее 400 г. н. э., то есть спустя тысячелетие или два (по разным датировкам) прибытия носителей данных языков на Британские острова. В течение данного длительного периода в гойдельских языках могли возникнуть многочисленные новообразования, никак не связанные с субстратом. Примером такого рода исследований являются работы российского кельтолога Т. А. Михайловой.
Предполагаемые заимствования
Герард Мак-Ин относит к субстрату следующую лексику:
- имена нарицательные Bréife 'кольцо', Cufar, Cuifre/Cuipre 'доброта', Fafall/Fubhal, Lufe 'женский', Slife, Strophais 'солома';
- топонимы Bréifne, Crufait, Dún Gaifi, Faffand, Grafand, Grafrenn, Life/Mag Liphi, Máfat[2].
Петер Схрейвер относит к субстрату следующую лексику: partán ‘краб’, Partraige (этноним), (partaing > Lat. parthicus), pattu ‘заяц’, petta ‘заяц’, pell ‘лошадь’, pít ‘порция еды’, pluc `(круглая) масса’, prapp ‘быстрый’, gliomach ‘омар’, faochán ‘береговая улитка, литорина’, ciotóg ‘левая кисть’, bradán ‘лосось’, scadán ‘сельдь’[3]. В последующих публикациях он отвергает критику Грэхема Айзека[4].
Ранко Матасович допускает наличие неиндоевропейских слов не только в гойдельских, но и в иных ветвях кельтских языков; по его мнению, субстратная лексика контактировала не с архаичным ирландским языком, но скорее с протокельтским[5].
Примеры слов, обнаруженных не только в гойдельских, но и в других ветвях кельтских языков, без явных индоевропейских когнатов:
- среднеирландское ainder 'молодая женщина', средневаллийское anneir 'тёлка', вероятно, также галльское anderon (вероятно, связанное с баскским andere 'женщина, госпожа')
- древнеирландское benn 'пик', средневаллийское bann 'пик', галльское bennicus (элемент имени — возможно, связан с протобаскским *bendi, соврем. баск. mendi 'гора'
- древнеирландское berr 'короткий', средневаллийское byrr 'короткий', галльское Birrus (имя)
- древнеирландское bran 'ворон', средневаллийское bran 'ворон', Gaulish Brano- (элемент имени)
- среднеирландское brocc 'барсук', средневаллийское broch 'барсук', Gaulish Broco- (элемент имени, заимствован в английский как brock, 'барсук')
- древнеирландское carpat '(боевая) колесница', Gaulish carpento-, Carbanto-
- древнеирландское eó 'лосось', средневаллийское ehawc 'лосось', Gaulish *esoks (заимствовано в латинский как esox, 'щука')
- древнеирландское cuit 'кусок', средневаллийское peth 'вещь', Gaulish *pettia (заимствовано в латинский как petia и во французский как pièce)
- древнеирландское molt 'кастрированный баран', средневаллийское mollt 'кастрированный баран', галльское Moltus (имя) и *multon- (заимствовано во французский как mouton)
См. также
- Доисторическая Ирландия
- Круитни
- Сенхинолы
- Фир Болг
- Племена богини Дану
- Докельтское население Европы
- Уодделл, Джон
Напишите отзыв о статье "Догойдельский субстрат"
Примечания
- ↑ Stephen Oppenheimer, The Origins of the British (2009).
- ↑ opus.kobv.de/ubp/volltexte/2007/1568/pdf/celtic_languages_in_contact.pdf
- ↑ www.jstor.org/pss/30008378
- ↑ www.jstor.org/pss/30007979
- ↑ Matasović Ranko. Etymological Dictionary of Proto-Celtic. — Leiden: Brill, 2009. — ISBN 978-90-04-17336-1.
Литература
- Михайлова Т. А. К проблеме реконструкции языка пиктов (предварительные замечания). — В кн.: Проблемы изучения дальнего родства языков на рубеже третьего тысячелетия: Доклады и тезисы научной конференции. М., 2000.
Отрывок, характеризующий Догойдельский субстрат
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
