Достопримечательности Белгорода
Поделись знанием:
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
Достопримечательности Белгорода — объекты, заслуживающие особого внимания, знаменитые или замечательные чем-либо, например, историческим наследием, художественной ценностью, зоопарки, памятники, музеи, галереи, ботанические сады, здания и сооружения, расположенные в Белгороде.
Содержание
Музеи
- Белгородский государственный историко-краеведческий музей — одно из старейших учреждений культуры области. Музей был открыт как филиал Курского губернского музея в 1924 году. В годы Великой Отечественной войны германскими войсками были уничтожены и разграблены все фонды. Возобновил свою работу в 1948 году, а в 1964 году получил статус областного.
- Музей-диорама «Курская битва. Белгородское направление» — самый посещаемый музей Белгорода. Посвящён Прохоровскому танковому сражению. Строительство здания музея началось в декабре 1984 года, окончилось в ноябре 1985 года, художественная работа по созданию полотна и предметного плана диорамы продолжалась еще более года. Торжественно открыт 4 августа 1987 года[1].
- Белгородский государственный художественный музей — открыт 26 июля 1983 года. С 27 ноября 2007 года музей находится в здании, построенное в стиле модерн.
- Белгородский государственный музей народной культуры — один из самых молодых музеев Белгородской области, созданный с целью изучения, исследования и комплектования предметов народной культуры края. Музей был открыт 29 мая 1999 года как подразделение Белгородского государственного центра народного творчества. 19 ноября 2004 года Постановлением Правительства Белгородской области музею был присвоен статус «Государственное учреждение культуры». Фонды музея насчитывают более 15 000 единиц подлинных предметов народной культуры.
- Белгородский литературный музей — открыт 26 апреля 1999 года. Музей расположен в памятнике архитектуры XVIII века доме купца Селиваниова.
- Музей Белгородского государственного университета.
- Музей Белгородского отделения Юго-Восточной железной дороги.
- Музей Белгородского государственного театра кукол.
- Музей органов внутренних дел Белгородской области.
- Белгородский музей связи.
- Музей белгородского ОМОНА[2].
Театры
- Белгородский государственный академический драматический театр имени М. С. Щепкина — первые упоминания о театре, сохранившиеся в архивах, датируются августом 1936 года. В 1956 году театру было присвоено имя Михаила Семёновича Щепкина. В 1962 году театр начал работать в специально для него построенном здании на Соборной площади. В 1993 году получил статус государственного. В 1998 году театру было присвоено звание «академический».
- Белгородский государственный театр кукол — театр, ведущий свою историю с 1961 года. Официальный статус театр получил в 1965 году. В здании театра имеется большой зал на 160 мест и малый — на 40 мест. В фойе проводятся различные культурно-массовые мероприятия, в том числе Новогодние представления[3].
- Две обезьяны — единственный театр в Белгороде, занимающийся клоунадой. Был основан в 2009 году[4].
- Молодёжная театральная студия «Новая сцена» БГИИК
- Независимый молодёжный театр «Новая сцена-2»[5]
- Молодёжный театр «Спичка»[6][7]
- Театр-Школа «Образ»[8]
- Театр-студия при Молодёжном культурном центре БелГУ
- Студия «Синяя птица» Белгородского городского дворца творчества детей и подростков
- Белгородский государственный театр песни
- Детский музыкальный театр ДШИ № 1 г. Белгорода
Памятники архитектуры
- Дом купца Селиванова (XVIII век), находится по адресу: улица Преображенская, 38, рядом со зданием компании «Белгородэнерго». Сейчас в нём располагается Литературный музей и Музей энергетики.
- Особняк купца Гольцова (XIX век), расположен по адресу: улица Преображенская, 94, рядом с гостиницей «Центральная». Сегодня в этом здании располагается детское образовательное учреждение «Юность», в данный момент на реконструкции.
- Здание бывшей гостиницы «Европейская» (XIX век), расположено по адресу: проспект Славы, 37, находится между филиалами ВТБ и Газэнергопромбанка. В настоящее время в этом здании расположен учебный центр ЮВЖД.
- Здание номеров Вейнбаума, с аптекой Когана и типографией (XIX век), расположено по адресу: Гражданский проспект, 41. В сегодняшние дни в нём находится управление культуры Белгородской области.
- Здание женской гимназии Коротковой (XIX век), расположено по адресу: улица Преображенская, 66. Ныне в этом здании располагается областной психиатрический диспансер.
- Здание мужской гимназии (конец XIX века), находится по адресу: улица Преображенская, 78, через дорогу напротив Преображенского кафедрального собора. Построено в стиле классицизма, с некоторыми чертами эклектики. Сейчас в нём располагается социально-теологический факультет БГУ[9].
Памятники-монументы
- Памятник Святому равноапостольному князю Владимиру-крестителю Руси. Скульптор Клыков В. М. Открыт 4 августа 1999 года, ко дню города. Высота памятника равняется 22 метрам. Расположен на возвышенной местности, возле путепровода, соединяющего центральную и южную (Харьковская гора) части города, левый и правый берега реки Везёлки. Перед скульптурой находится смотровая площадка, с территории которой открывается прекрасная панорама на центральную и северную части Белгорода.
- Памятник Михаилу Щепкину (1788—1863), русскому актеру, одному из основоположников русской актёрской школы, уроженцу Белгородчины. Установлен у здания Белгородского государственного академического драматического театра имени М. Щепкина. Памятник выполнен из бронзы.
- Мемориальный комплекс «Погибшим в Афганистане». Находится между Белгородским государственным историко-краеведческим музеем и Музеем-диорамой «Курская битва. Белгородское направление». Открыт 18 февраля 1995 года. Скульптор А. Шишков, архитектор В. Галай. Сооружение установлено на прямоугольном постаменте высотой один метр.
- Часовня-ротонда в честь 2000-летия Рождества Христова. Возведена заводом ЖБК-1 на северном въезде в Белгород на автомагистрали Москва — Симферополь. Авторы проекта А. Н. Берсенев, А. А. Шишков. Внутри ротонды размещена статуя ангела, «встречающего и благословляющего» каждого въезжающего в город. Открыта и освящена 7 января 2000 года.
- Аллея Героев Советского Союза и Героев России — белгородцев. Открыта и освящена 8 мая 2001 года в парке Победы. На аллее установлены бюсты 20 Героям Советского Союза и Героям России. Сооружение начато в 1998 году, основная часть завершена к 2002 году, обновляется. Бюсты из меди, установлены на пьедесталы из красного гранита.
- Мемориальный комплекс жертв, павших за Советскую власть в 1918—1919 годах и воинов, павших в боях с фашистскими захватчиками в 1941—1943 годах. Мемориальный комплекс находится в центре города на Соборной площади (бывшей площади Революции). Памятник открыт 5 августа 1959 года. Авторы архитектурно-скульптурной композиции — скульптор, заслуженный деятель искусств Г. В. Нерода и архитектор И. А. Француз.
- Братская могила советских воинов, погибших при обороне города Белгорода осенью 1941 года и освобождении города весной и летом 1943 года. Расположена на улице Сумской (бывшей улице Фрунзе) в районе средней школы № 33. Памятник на могиле открыт 4 августа 1984 года. Зажжен вечный огонь. Авторы памятника — скульптор Д. Ф. Горин, архитекторы О. И. Власов и А. П. Филатов.
- Мемориальный комплекс —- братская могила 483 советских воинов, погибших в боях с фашистскими захватчиками. Комплекс расположен у здания Центра музыкального искусства (ул. Широкая). В 2008 году осуществлен капитальный ремонт памятника. Автор скульптор — Д. Ф. Горин.
Храмы
- Марфо-Мариинский монастырь — действующий православный монастырь, открытый в 1999 году. На его территории находятся:
- Успенско-Николаевский собор — православный собор, построенный в 1703 году. Самый старый из сохранившихся храмов Белгорода[10]. В 1986 году храм был взят под охрану государства как памятник архитектуры[11]. В 1998 году собор был передан церкви и в нём началась реставрация. Собор был восстановлен в 2005 году[10].
- Покровский храм (1791 год),
- Часовня Царственных Страстотерпцев.
- Смоленский собор — храм построен в 1727 году в честь происшедшего в 1703 году знамения от иконы Смоленской Пресвятой Богородицы. В годы Великой Отечественной войны собор сильно пострадал от артиллерийского огня. После войны, в 1958 и 1974 годах, предпринимались попытки взорвать собор. В 1980-х годах здание реставрировалось под органный зал. В 1991 году храм вернули верующим.
- Часовня Царственных Страстотерпцев и Новомучеников и Исповедников Российских.
- Иоасафовский собор (1799 год).
- Преображенский кафедральный собор — кафедральный собор, построенный в 1807—1813 годах. Главный храм Белгородской и Старооскольской епархии.
- Польско-литовский костёл (начало XIX века), сохранилось только здание, используется не по назначению. Сейчас в нём располагается духовно-просветительский центр Святителя Иоасафа.
- Свято-Михайловский храм (1844 год).
- Крестовоздвиженский храм (1863 год).
- Церковь Михаила Архистратига (XIX век)
- Храм Корсунской иконы Божией Матери (1997 год).
- Свято-Троицкий храм (2000 год).
- Храм Архангела Гавриила — храм на территории университетского городка Белгородского государственного университета. Возведён по инициативе губернатора Белгородской области Евгения Степановича Савченко[12]. Храм был освящён 2 ноября 2001 года архиепископом Белгородским и Старооскольским Иоанном в честь Архангела Гавриила[13].
- Храм Великомученика Георгия Победоносца - деревянный православный храм. Закладка камня на месте будущего строительства храма произошла 25 мая 1997 года[14], Строительство начато в 1999 году[13] и завершено в 2001 году[12]. Храм освящён архиепископом Белгородским и Старооскольским Иоанном в 2001 году[13].
- Храм блаженной Матроны Московской - православный храм на территории Белгородской областной клинической больницы. 27 августа 2003 года состоялось торжественное освящение краеугольного камня на месте строительства церкви на территории областной клинической больницы. Возведение храма завершено в 2004 году[15].
- Храм свт. Иннокентия Московского в Белгородской Православной Духовной Семинарии (с миссионерской направленностью)[16].
- Церковь Покрова Пресвятой Богородицы Белгородской общины Древлеправославной Поморской Церкви[17] (2006 год).
- Храм во имя Праведного Иоанна Кронштадтского (2009 год).
- Храм святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии - православный храм на пересечении улиц Щорса и Королёва. работы по возведению храма начались 20 сентября 2004 года. 15 мая 2009 года случился пожар, от которого недостроенный храм сильно пострадал[18]. Храм освящен 2 мая 2010 года Патриархом Московским и всея Руси Кириллом[19].
- Храм преподобного Сергия Радонежского (2010 год)[20].
|
|
|
|
|
|
|
Другие достопримечательности
- Белгородская государственная филармония (бывш. ДК железнодорожников) — действует с 1960-х годов как концертно-эстрадное бюро. В 1966 году бюро было переименовано в Белгородскую областную филармонию. 7 июля 1995 года получила статус государственной. В 2010 году здание филармонии было реконструировано. Новое здание считается одним из самых красивых в городе[21].
- Белгородский государственный центр музыкального искусства (ДК «Юбилейный»).
- Городской дворец культуры (ДК «Энергомаш»).
- Белгородский городской дворец детского творчества.
- Белгородский областной дворец детского творчества.
- Центр молодёжных инициатив (ДК «Строитель»).
- Городской центр народного творчества (ДК «Сокол»).
- Белгородский городской зоопарк — зоопарк, расположенный в центре города, на берегу реки Везелки, вблизи проспекта Богдана Хмельницкого. Основан как Зооуголок 5 августа 1988 года[22], до 1991 года входил в состав парка «Победа». В марте 2010 года правительством Белгорода принято решение о переносе зоопарка в урочище Сосновка, где выделен участок площадью 51 гектар. В зоопарке содержится 222 животных 78-ми видов, 46 % из которых занесены в Красные книги разных уровней (Международную, России, Региональную), а также включены в приложения к Конвенции о международной торговле видами дикой фауны и флоры находящимися под угрозой уничтожения — CITES.
- Молодёжный культурный центр БелГУ.
- Выставочный центр БГТУ им. Шухова.
- Муниципальное учреждение культуры «Центр досуга» (расположен на территории микрорайона Крейда).
- Лофт-проект Family Tree.
- Белая маска — фестиваль уличных искусств. Фестиваль проходит при поддержке Управления культуры администрации города[23].
Напишите отзыв о статье "Достопримечательности Белгорода"
Примечания
- ↑ [muzdiorama.ucoz.ru Музей-СССР — Музей-диорама «Курская битва. Белгородское направление» история]
- ↑ [www.belpressa.ru/news/category/society/news/belgorodskij-omon-otkryl-sobstvennyj-muzej05472/ Белгородский ОМОН открыл собственный музей]
- ↑ Белгородский государственный театр кукол. [bgtk.org/ru/o-teatre/8-polnaya-istoricheskaya-spravka БГТК — полная историческая справка] (2013). Проверено 14 декабря 2014.
- ↑ [www.2do2go.ru/bel/places/29500/teatr-dve-obezyany Театр «Две ОБЕзьяны»]
- ↑ [vk.com/club9665567 Независимый Молодёжный театр "Новая сцена-2"]
- ↑ [www.2do2go.ru/bel/places/29548/molodyozhnyy-teatr-spichka Молодёжный театр «Спичка»]
- ↑ [vk.com/club19224204 Театр Спичка]
- ↑ [vk.com/club8123826 Театр-Школа"Образ" Белгород]
- ↑ [www.beladm.ru/about/about/?PAGEN_1=6 Памятники архитектуры Белгорода]. Проверено 2 июля 2014.
- ↑ 1 2 [www.bel.ru/news/culture/17014.html Сегодня православная церковь отмечает День святителя Николая Чудотворца]
- ↑ [kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=3100025001 Объекты культурного наследия - Успенско-Никольская церковь]. Проверено 28 августа 2014.
- ↑ 1 2 Храмы Белгородской и Старооскольской епархии. — Белгород: Белгородская и Старооскольская епархия, 2005.
- ↑ 1 2 3 [www.saint-george.ru/parish-life/chronicles.html Летопись Храма Великомученика Георгия Победоносца на сайте православного прихода во имя Святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии]
- ↑ Храмы Белгородской и Старооскольской епархии. — Белгород: Белгородская и Старооскольская епархия, 2005. — С. 28.
- ↑ Михаил Черенков. [europa-centre.com/28_10/673-belgorodskaya-oblastnaya-klinicheskaya-bolnica-svyatitelya-ioasafa-net-nichego-cennee-zhizni-cheloveka.html Белгородская областная клиническая больница Святителя Иоасафа: нет ничего ценнее жизни человека]. Международный общественно-политический журнал «Европа-Центр». 2010. №28 (2010). Проверено 28 октября 2011. [www.webcitation.org/67i8CTwRK Архивировано из первоисточника 17 мая 2012].
- ↑ [www.bel-seminaria.ru/node/8 ХРАМ | Официальный сайт Белгородской Православной Духовной семинарии (с миссионерской направленностью)]
- ↑ [белру.рф/news/belgorod/2006/12/04/21625.html Старообрядцы Белгорода получили свой храм]
- ↑ [www.vesti.ru/doc.html?id=285074 В Белгороде сгорела деревянная церковь: фото и видео очевидцев]. Вести.Ru (15.05.2009). Проверено 3 ноября 2011. [www.webcitation.org/6BB1qxUO7 Архивировано из первоисточника 5 октября 2012].
- ↑ Ольга Липич. [ria.ru/religion/20100502/229361569.html Патриарх Кирилл освятил 17-купольный храм в Белгороде]. РИА Новости (02.05.2010). Проверено 30 октября 2011. [www.webcitation.org/65BVqwUin Архивировано из первоисточника 3 февраля 2012].
- ↑ [www.bel.ru/news/religion/2010/08/05/48364.html В Белгороде открылся храм преподобного Сергия Радонежского]
- ↑ [belgf.ru/?page_id=23 История Белгородской государственной филармонии].
- ↑ [zoo.ru/zoos.asp?num=4#zoo Статья о Белгородском зоопарке.]
- ↑ [belnovosti.ru/news/culture/2014/09/03/v-belgorode-proydyot-festival-ulichnyh-iskusstv-belaya-maska В Белгороде пройдёт фестиваль уличных искусств «Белая маска»]
Отрывок, характеризующий Достопримечательности Белгорода
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
