Дьяконов, Николай Михайлович

Николай Михайлович Дьяконов
Место рождения:	с. Усть-Вымь, Вологодская губерния, Российская империя
Род деятельности:	драматург, театральный режиссёр
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	пьеса
Язык произведений:	коми
Премии:
Награды:

Николай Михайлович Дья́конов (1911—1982) — советский коми драматург и режиссёр. Лауреат Сталинской премии третьей степени (1951). Народный артист Коми АССР (1945). Заслуженный артист РСФСР (1951). Член ВКП(б) с 1941 года.

Биография

Н. М. Дьяконов родился в 28 марта (10 апреля) 1911 год в селе Усть-Вымь (ныне Республика Коми) в бедной крестьянской семье. В 1929—1932 годах работал лесорубом и актёром передвижного театра. В 1936 году окончил Ленинградское театральное училище. В 1936—1945 годах был актёром и режиссёром национального театра Коми АССР; с 1945 года — его художественный руководитель. Н. М. Дьяконов умер 21 ноября 1982 года.

Творчество

Литературной деятельностью стал заниматься с 1937 года. Член СП СССР с 1937 года. В довоенные годы в соавторстве с С. И. Ермолиным написаны пьесы «Глубокая запань», «Вороны», «Домна Каликова», «Мужество». После войны огромный успех авторы принесла пьеса «Свадьба» (1949), известная в переводе А. Глебова под названием «Свадьба с приданым» (1950). Её постановка в Московском театре сатиры была удостоена Сталинской премии третьей степени (1951).

Автором также написаны пьесы:

• «В дни войны»
• «Герой»
• «Три богатыря»
• «За здоровье Васеньки»
• «Вычегодский букет»
• «Нива — Нивушка»
• «Квартет Курочкина» (1962)
• «Золотой медальон» (1971)

Награды и премии

• Сталинская премия третьей степени (1951) — за пьесу «Свадьба с приданым» (1950)
• два ордена «Знак Почёта»
• медали
• заслуженный артист РСФСР (1951)
• народный артист Коми АССР (1945)

Ссылки

• Дьяконов, Николай Михайлович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Отрывок, характеризующий Дьяконов, Николай Михайлович

– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.