Дюамель, Жан-Мари Констан

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Дюамель Жан-Мари-Констан»)
Перейти к: навигация, поиск
Жан-Мари Дюамель
фр. Jean-Marie Duhamel

Жан Мари Констан Дюамель
Место рождения:

Сен-Мало

Научная сфера:

математика

Учёное звание:

член-корреспондент СПбАН

Жан-Мари Дюаме́ль (фр. Jean-Marie Duhamel; 5 февраля 1797, Сен-Мало — 29 апреля 1872, Париж) — французский математик.





Биография

В 1816 году был принят в Политехническую школу, но по политическим обстоятельствам не кончил там курса; по той же причине Дюамель должен был оставить и другое учебное заведение (Ecole de droits в Ренне); вернувшись в Париж, он посвятил себя главным образом педагогической деятельности, сначала в качестве преподавателя в средних учебных заведениях, а затем репетитора и профессора в Политехнической школе (с 1834 года) и профессора в Сорбонне; кафедру в школе он оставил лишь незадолго до своей смерти.

Собственные свои исследования Дюамель сосредоточивал главным образом на математической физике; он много работал вместе с французскими физиками Рено и Саваром и знаменитым Фурье, ему принадлежит весьма полная теория смычка, и, по заявлению физика Жамена, наука обязана Дюамелю первым указанием на существование в звучащем теле вместе с главным тоном дополнительных тонов (обертонов, гармоник) — открытие, которое обыкновенно приписывается всецело Гельмгольцу. За эти работы Дюамель был избран в 1840 году членом Французской академии наук на место Пуассона.

Главная заслуга Дюамеля, однако, заключается в тех существенных улучшениях, которые введены им в изложение оснований анализа бесконечно малых.

В изданном им в 1840—41 годах курсе «Cours d’analyse de l'École polytechnique» (2-е изд. озаглавлено: «Eléments de calcul infinitésimal») впервые эти начала изложены с той точностью, строгостью и ясностью, с какой представляются они в настоящее время. Оказывая, по заявлениям его учеников, громадное влияние на слушателей своими лекциями, Дюамель много способствовал тому изяществу и точности, которым отличается изложение большинства выдающихся современных французских математиков. Названный выше курс его имел несколько изданий во Франции и переводы на русский и немецкий языки.

Вместе с курсом анализа Дюамель издал «Cours de mécanique» (1845—1846), отличавшийся теми же достоинствами.

В заключение своей продолжительной педагогической деятельности Дюамель, уже незадолго до смерти, выпустил ещё обширное сочинение «Des Méthodes dans les sciences du raisonnement» (1866—1872), также обратившее на себя общее внимание.

Дюамелю принадлежит немало работ по механике и математической физике. Статьи его по теории распространения тепла, о колебаниях частиц материальных систем, о колебаниях гибкой нити и т. п. начали появляться с 1832 года, сначала в журнале Политехнической школы, затем в журнале Лиувилля, в «Mémoires des savants étrangers», в «Comptes rendus». Одна из замечательных статей его, «Mémoire sur le calcul des actions moléculaire développées par les changements de tempé rature dans les corps solides», помещённая в «Mémoires présentées… par div. sav. à l’Ac ad. des sciences.» (T. V., 1838), заключает в себе вывод уравнений упругости, принимая в расчёт изменения температуры с применениями к разным частным случаям.

Публикации

  • Problèmes et développements sur diverses parties des mathématiques (1823) (avec Reynaud)
  • Cours d’analyse de l'École polytechnique (1840—1841, 2 vol.)
  • Cours de mécanique de l'École polytechnique (1845—1846, 2 vol.)
  • Eléments de calcul infinitésimal (1860)
  • Mémoire sur la méthode des maxima et minima de Fermat et sur les méthodes des tangentes de Fermat et Descartes, Paris, Firmin-Didot (1860)
  • Des Méthodes dans les sciences du raisonnement (1866—1872, 5 vol.)
  • articles et mémoires dans le Journal de l'École polytechnique (1832—1840)
  • contributions au Journal de Mathématiques Pures et Appliquées de Joseph Liouville (1839—1856)
  • contributions dans les Mémoires des savants étrangers (1834—1843)
  • Comptes rendus de l’Académie des sciences (1836—1866)

См. также

Напишите отзыв о статье "Дюамель, Жан-Мари Констан"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Дюамель, Жан-Мари Констан

Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.