Заневский, Анджей

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Анджей Заневский
Andrzej Zaniewski
Дата рождения:

13 апреля 1939(1939-04-13) (85 лет)

Место рождения:

Варшава, Польша

Род деятельности:

прозаик, поэт, поэт-песенник, романист, переводчик, литературный критик, философ

Направление:

магический реализм, экзистенциализм,

Жанр:

роман, повесть, авторская песня

Язык произведений:

польский

Награды:

премия «Красной розы», премия имени Владислава Реймонта

Анджей Заневский (польск. Andrzej Zaniewski; род. 13 апреля 1939, Варшава) — польский поэт, переводчик, прозаик, автор песен, философ и литературный критик.





Биография

Изучал историю искусств в Варшавском университете. В литературе дебютировал сборником «Голос побережья», в 1958 году. Автор нескольких поэтических книг («Лицом к лицу», «Поэма о настоящем», «Надежда приходит в вечернее время» и т. д.). Является одним из основателей поэтического сообщества на базе студенческого клуба «Hybrydy» (польск.)[1]. Обладатель премии «Czerwona Róża» (рус. Красная роза), премии имени Владислава Реймонта и других литературных наград. Известен также как автор песен, журналист[2] и литературный критик.

Писать литературные обзоры и критические статьи автор начал в качестве передышки от серьёзной работы романиста. В процессе работы заметил, что многие знаменитые критики понятия не имеют о том, что же такое современная литература, которая пульсирует в клубах, независимых журналах[3].

Безымянная трилогия

Крыса

Самым известным произведением Анджея Заневского является «Безымянная трилогия». Действие первых двух повестей развивается в прошлом и настоящем, границы между ними автор поставил весьма произвольные. Третья повесть наоборот повествует о будущем. Многие детали для своей книги писатель почерпнул из российской культуры[4].

Первая часть трилогии — это написанная еще в 1979 году повесть «Крысы». Она была переведена более чем на тридцать языков, но на родине автора вышла лишь после её перевода на чешский (в 1990 году), а затем и на девять других языков, в том числе на немецкий, английский и итальянский[4].

Сам Заневский утверждает, что в Польше его книга вышла в свет гораздо позже, чем на Западе, потому как повесть его — это попытка свергнуть человека с пьедестала, на который его возвели[5]. Автор скептически относится к человеческим способностям, утопическим теориям, ставящим человека выше того места, которое он заслуживает и отрицающим его биологическое, земное происхождение. Он выражает сомнение, что обладание артикулированной, сложной речью ставит нас выше остальных населяющих Землю существ.

Последние слова повести — прямая аналогия окончания «Записок из Мёртвого дома» Достоевского — «Какое прекрасное мгновение, какое прекрасное мгновение, какое…».

Сюжет

В подсобном помещении рядом с пекарней самка крысы производит на свет большое потомство. Из выводка выживают немногие. Безымянный «главный герой», самец крысы, всё-таки находит в себе силы выйти на свет, чтобы не пропасть с голода. Уже в первые недели жизни среди людей он знакомится с необычайным самцом, вся жизнь которого протекает в скитаниях. Этот самец становится ему своего рода наставником по выживанию. До тех пор, пока на корабле не покидает город и не оставляет главного героя в одиночестве. Теперь крысе самой предстояло пройти путь скитальца, узнать лицо страха, познакомиться с неожиданными поступками человека, чтобы после вернуться обратно в нору, где родился, и там, пойманным работниками пекарни, лишиться зрения.

В повести-аллегории писатель взял на себя непростую задачу описать видение Вселенной с точки зрения крысы, пройти жизненный путь от самого рождения до смерти и нивелировать любое расстояние между человеческим миром и миром животных. На примере грызунов Анджей Заневский описывает человека, наделяет их теми же качествами, теми же страхами[6]. Таким образом новеллист хочет показать, что крысы и люди — психологически родственны.

В предисловии к повести автор рассказал, что на протяжении многих лет пытался понять этих зверьков, наблюдал за крысами в переулках Сайгона, Стамбула, Берлина, Бухареста, Варшавы, крысами, жившими в руинах Гданьска[5].

Тень крысолова

У этой повести существует два названия: «Тень крысолова» и «Серость». Анджей Заневский воспользовался мотивами легенды о Гамельнском Крысолове, услышанной им ещё мальчишкой от одного немецкого солдата, во время гитлеровской оккупации Варшавы. Затем он познакомился с книгой Виктора Дыка «Крыса», также оказавшей немалое влияние на автора. В этой легенде Заневского привлекло то, что в ней открыто поставлен знак равенства между миром людей и миром крыс[4].

Сюжет

Героем второй повести «Безымянной трилогии» также становится самец крысы. Повествование начинается с того, что он встречает ослеплённого старика, путь которого читатель прошёл в первой повести. Впоследствии этой крысе не раз будет мерещиться, сниться, что он и есть этот старик, отчего и вправду могут возникнуть сомнения — не являются ли действующие лица обеих повестей одним и тем же персонажем. Лейтмотивом «Тени крысолова» становится своеобразная история побега крысы от притягивающей флейты крысолова и от него самого, трансформации страха в сознании самца, от начальной убеждённости в злонамеренных желаниях музыканта до боязни неопределённости: что движет прототипом героя гамельнского сказания, кто он, чего ищет, за каким углом прячется. По сюжету крыса неоднократно встречает его на своём пути, но где оказывается действительно крысолов, а где плод фантазии и страха автор сознательно завуалировал[5].

Все пейзажи в книге проносятся очень стремительно — лаборатория, где проводят опыты над крысами, забытый всеми склад, полный еды, от избытка которой грызуны теряют способность мыслить, подземные ходы, являющиеся единственным убежищем от воздушных бомбёжек. Завершает свою повесть Анджей Заневский риторическим вопросом: «Смогут ли крысы выйти наружу, не уничтожило ли человечество само себя?[5]».

Цивилизация птиц

Идея написания книги пришла автору в 1977 году, во время полёта во Вьетнам. В ней он обыгрывает мифы о птицах, которым приписывались сверхъестественные способности, — о Жар-птице, Гаруде, Фениксе, о во́ронах Хугине и Мунине, об Эвриноме. Автор высказывает предположение, что окончи своё существование человеческая цивилизация, на смену ей обязательной придёт новая.

По сюжету эта повесть наименее реалистичная в трилогии. Её персонажами становятся как таинственные полупрозрачные птицы, живущие на солнце, так и представители пернатых Земли.

Сюжет

Человечество погубило себя. В городах и весях теперь не слышны ни людские разговоры, ни шумы автомобилей, зато раздаётся волчий вой. Рассказ в первой части повести ведётся от лица галки. Птицы Анджея Заневского уже гораздо более благородные существа, чем крысы, в них живёт стремление к высокому, чувство любви. Сёстры и братья галки начинают самостоятельную жизнь, а ему, также безымянному главному герою, ставшему вожаком стаи, не хочется покидать родителей Кро и Ми. Пока землетрясение, разрушившее их гнёзда и погубившее Кро, не заставляет галок покинуть это место в поисках нового гнездовья. Со временем вожак начинает строить семейные отношения с белой галкой по имени Кея, а также принимает в своё гнездо Ми. Жажда вернуться назад, к родным стенам, заставляет галок лететь обратно. Ми пропадает в лапах орла, а Кея, намочив свои крылышки, исчезает в потоке реки. Бывший вожак стаи в одиночестве доживает свои дни и умирает в старости. Смерть в философии Заневского — единственная гарантия справедливого урегулирования и прогресса. Только благодаря этому существует развитие, преобразование мира[3].

Вторая часть повести рассказывает о сороке, которой автор дал фолкнеровское имя Сарторис. Родители его погибают, когда он был ещё птенцом, от загоревшегося от удара молнии дерева. В своё гнездо его приняла старшая сестра. Любовью всей жизни он выбрал самую задиристую и смелую сороку. Больше всего на свете Сарторис боится возвращения людей и полагает, что человек произошёл от волка. К такой мысли его натолкнула скульптура волчицы, вскормившей Ромула и Рема. После землетрясения он и его стая покидают город и отправляются на поиски лучшего места для гнездовья, но выбирают его в опасной близости от действующего вулкана. Со временем Сарториса начинают мучить кошмары, он вспоминает белую галку, которую прогнал из-за её необычной раскраски из соседней стаи в страхе за свою жизнь, все гнезда, которые разорил. Его уже не считают вожаком стаи, ведь он не решается нападать на мелких птиц, разорять гнёзда, кажется беспомощным, неспособным никого защитить. Его сорока, с которой они высидели не одно потомство, уходит к более молодому самцу — вместе со всей стаей они совершают очередной перелёт. Сарторис же летит ближе к вулкану, а когда начинается извержение — бросается в клубы дыма и исчезает в пелене.

В третьей части «Цивилизации птиц» повествуется о голубиной стае. Сначала рассказ ведёт молодой самец, который очень хочет понравиться одной голубке, спутнице сильного старого голубя Ома, но, запутавшись в лошадиной гриве, он попадает в смертельную ловушку. Дальше повествование ведётся от лица голубки. В то злосчастное землетрясение она теряет Ома и отправляется на юг. Одинокое скитальчество завершается созданием новой семьи с чёрным голубем. Им не удаётся высидеть ни одно потомство (из-за постоянных нападений хищных птиц), а вскоре и её спутник погибает, когда они решаются на долгий перелёт через море. Голубка опять остаётся одна, путешествует с места на место. Жизнь приводит к старой одинокой горлице, которой она помогает добывать пищу. Однажды вернувшись из города, она не находит горлицу. Начинается сильная буря, голубка хочет проверить свои силы. Она поднимается так высоко, что уже не может бороться с ветром и отдаётся всецело его судьбе. Буря забрасывает её в далёкие жаркие страны, где и пропитания достаточно, и довольно безопасно. Но голубка рвётся в родной город. Она летит наугад, путешествует так долго, что в пути встречает старость. Но в конце повести Анджей Заневский придаёт ей невероятные силы и стремление. Голубка взмывает ввысь и хочет взлететь как можно выше. Сверху она замечает клубы пыли и узнаёт, что это человек вернулся, что двуногие не вымерли и снова силой оружия завоёвывают территорию у диких зверей.

В эпилоге «Безымянной трилогии» Анджей Заневский описывает небольшой диалог между двумя представителями человечества.

Они обсуждают, как люди довели себя до такого состояния и что будет впереди, если человечество не одумается:

— Совершенство — это сама жизнь, которую ты с такой лёгкостью отбираешь у других, поддерживая их белком, их мясом и шкурой своё вечно жаждущее, ненасытное существование.

— А моя жизнь, которую я разрушаю, теряю, перечёркиваю, обрекаю с исконно варварской жестокостью? Неужели и моя жизнь — совершенство?

— Да, ты — совершенство... Совершенство столь недолговечное, мимолётное, что ты сам ему не доверяешь. Совершенство и в то же самое время — поражение, трагедия[4]...

Интересные факты

  • В октябре 1990 года Анджей Заневский бывал в Ялте, осматривал Ливадийский дворец. Когда сидел на скамейке рядом с источником, над каменным краем которого склонилась химера, в траве заметил умирающего голубя со спутанными лапками. Он забрал его к себе в номер гостиницы, выходил и отпустил на волю[5].
  • Иллюстратором многих последних книг Заневского является его супруга Аманда Заневская.
  • Профессию писателя Анджей Заневский называет самой свободной, ведь для того чтобы творить, писателю не нужно ничего, кроме листа бумаги и ручки, и одним этим он может создать оружие сильнее противотанковой гранаты или мины[3].
  • Анджей Заневский, сравнивая произведение Юзефа Крашевского «Крестоносцы в 1410 году» (польск.) и роман Генрика Сенкевича «Крестоносцы», отдал предпочтение первому, назвав его шедевром польской литературы[3].

Напишите отзыв о статье "Заневский, Анджей"

Примечания

  1. [www.livelib.ru/author/231450 Биография Анджея Заневского].
  2. [www.mecenat-and-world.ru/49-52/zanevski1.htm Статья Заневского о Чеславе Милоше в журнале «Меценат и мир»].
  3. 1 2 3 4 [www.knowacz.pl/wywiady/serafinska/serafinska_3901.htm Интервью с Анджеем Заневским] (польск.)
  4. 1 2 3 4 [www.modernlib.ru/books/zanevskiy_andzhey/krisa_bezimyannaya_trilogiya_1/read_1/ «Безымянная трилогия» Анджея Заневского"]
  5. 1 2 3 4 5 Страх, или Безымянная трилогия / Анджей Заневский; пер. с польск. Е. Смирновой. — Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2009. — 624 с. ISBN 978-5-271-24698-2
  6. [books.google.com.ua/books/about/Rat.html?id=aUapyTwTa6QC&redir_esc=y Рецензия на книгу «Крысы»] (англ.).

Литература

  • Анджей Заневский Страх, или Безымянная трилогия; пер. с польск. Е. Смирновой. — Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2009. — 624 с.
  • Анджей Заневский Крыса:Повести:Пер. с польск. Е.Смирновой. Худож. Ф. Барбышев. М.: Локид,1996.-587 с.; ил. ISBN 5-320-00128-2

Ссылки

  • [www.knowacz.pl/wywiady/serafinska/serafinska_3901.htm Интервью с Анджеем Заневским] (польск.)
  • [books.google.com.ua/books/about/Rat.html?id=aUapyTwTa6QC&redir_esc=y Рецензия на повесть «Крысы»]  (англ.)
  • [www.markuskrzoska.de/literaturapolska.htm Обзор современной польской литературы]  (нем.)
  • [larevuenouveauxdelits.hautetfort.com/ Рецензия на повесть «Крысы» на страницах французского журнала]  (фр.)

Отрывок, характеризующий Заневский, Анджей

– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.