Захарьин-Яковлев, Василий Яковлевич
| Василий Яковлевич Захарьин-Яковлев | |
| Дата смерти | |
|---|---|
| Звание | |
Василий Яковлевич Захарьин-Яковлев (ум. 1 августа 1526) — русский государственный и военный деятель, окольничий (1516) и воевода, младший сын боярина и воеводы Якова Захарьевича Кошкина-Захарьина (ум. 1510).
Биография
Василий Яковлевич Захарьин-Яковлев впервые упоминается в 1516 году, в звании окольничего, когда он был в Дорогобуже воеводой вместе с князем Борисом Ивановичем Горбатым-Шуйским. В 1519 году был третий воевода в Кашире.
Летом 1521 года ему докладывалось дело о разбое и грабеже, которые судили бояре Михаил Юрьевич Захарьин-Юрьев и Григорий Фёдорович Давыдов.
В мае 1521 в качестве воеводы участвовал в походе Василия III к Коломне против крымского хана Мехмед-Герая. В 1522 участвовал в приеме турецкого посла Скиндера. В 1526 году упоминается в связи со свадьбой Василия III и Елены Глинской.
Последний раз в разрядах упоминается вместе со своим старшим братом Петром Злобой в походе великого князя московского Василия III Ивановича в 1522 году на Коломну.
1 августа 1526 года окольничий Василий Яковлевич Захарьин-Яковлев скончался, оставив после себя двух сыновей.
Семья
Василий Яковлевич Захарьин-Яковлев был женат на Анне (ум. 1571). Дети: Михаил Васильевич Яковлев (ум. 1557/1558), окольничий (1554/1555) и Семён Васильевич Яковлев (ум. 1568/1569), окольничий (1556/1557) и боярин (1558/1559).
Его сыновья упоминаются уже под фамилией Яковлевы.
Напишите отзыв о статье "Захарьин-Яковлев, Василий Яковлевич"
Литература
- Зимин А. А. «Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой половине XVI в.», Москва, Издательство «Наука», 1988 г. ISBN 5-02-009407-2, ст. 185
Отрывок, характеризующий Захарьин-Яковлев, Василий Яковлевич
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
