Захарьин-Юрьев, Михаил Юрьевич

Михаил Юрьевич Захарьин-Юрьев
Великий князь посылает Захарьина в Казань
Род деятельности:	сын боярский, окольничий, боярин и воевода
Дата смерти:	1538(1538)
Отец:	Юрий Захарьевич Захарьин
Мать:	Ирина Ивановна Тучкова-Морозова
Дети:	Иван Большой, Василий и Иван Меньшой

Михаил Юрьевич Захарьин-Юрьев (подписывался также и Кошкиным-Захарьиным; ? — 1538) — русский государственный и военный деятель, второй из шести сыновей боярина Юрия Захарьевича Захарьина, праправнука Андрея Ивановича Кобылы, двоюродный прадед царя Михаила Феодоровича (старший брат деда Михаила Фёдоровича Романа Юрьевича), с 1514 окольничий, потом боярин, особенно близкий к великому князю Василию III Иоанновичу.

Биография

Михаил Юрьевич Захарьин впервые упоминается среди окружения великого князя московского Ивана III Васильевича во время его похода в 1495 году на Новгород. В 1506 году — воевода полка левой руки царевича Яналея и воеводы Семена Ивановича Воронцова. Весной 1509 года участвовал в церемонии встречи литовских послов. В 1510 году Михаил Юрьевич Захарьин, будучи «сыном боярским» участвовал в псковском походе великого князя московского Василия III Ивановича вместе с боярами и окольничими принимал со своим двоюродным братом Петром Яковлевичем Захарьиным-Яковлевым присягу от псковичей.

В ноябре 1510 — марте 1511 годов Михаил Юрьевич Захарьин возглавил московское посольство в Великое княжество Литовское, где вел переговоры о мелких порубежных спорах. В 1511 году М. Ю. Захарьин прибыл к великому князю литовскому и королю польскому Сигизмунду I Казимировичу Ягеллону с разными жалобами; тогда же ему было поручено узнать от вдовствующей великой литовской княгини Елены Ивановны, каким образом великий князь московский Василий III Иванович может вести с ней тайную переписку.

В августе 1510 года получил звание тверского дворецкого, которое занимал по крайней мере до 1522 года. После смерти В. А. Челяднина (около 1515 года) он исполнял обязанности дворецкого Большого дворца.

В 1512—1514 гг. Михаил Юрьевич Захарьин участвовал в трех походах русской армии под предводительством великого князя московского Василия III Ивановича на Смоленск. Во время первого похода на Смоленск (1512—1513 гг.) он был воеводой сторожевого полка, во втором смоленском походе (1513 год) — второй воевода большого полка, затем передового полка. В 1514 году во время третьего похода на Смоленск был вторым воеводой большого полка.

В 1516 и 1517 годах во время службы на Вошане окольничий Михаил Юрьевич Захарьин был вторым или даже третьим воеводой большого полка. Весной 1519 года по распоряжению великого князя М. Ю. Захарьин был отправлен в Казань, где возвел на ханский престол русского ставленника Шигалея, которого сопровождал в следующем году в его столицу, а по возвращении из Казани в Москву принял участие в переговорах с послами Сигизмунда Старого о заключении 6-месячного перемирия. В феврале 1520 года в боярском приговоре он был назван первым после бояр.

В 1522—1524 годах Михаил Юрьевич Захарьин стоял с полком на Кашире, будучи третьим или вторым воеводой в большом полку. В 1524 боярин М. Ю. Захарьин участвовал в походе русской рати на Казанское ханство и в неудачной осаде Казани, во время которой командовал всем «нарядом» (артиллерией). Несмотря на скромное участие в военных кампаниях, австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн называл Михаила Юрьевича Захарьина как «одного из … главных советников» Василия III.

С 1517 года в ведение М. Ю. Захарьина фактически передавались литовские дела. На переговорах 1517, 1520, 1521, 1522 и 1526 годов он возглавлял комиссию русских представителей. Во время приезда имперских послов С. Герберштейна (1517 год) и Франциска да Колло (1518 год) он присутствовал в церемониях встреч, но деятельного участия в переговорах как будто не принимал. При участии Михаила Захарьина происходили переговоры с прусскими послами в 1517, 1519 и 1520 годах, а также с турецкими послами в 1522 и 1529 годах.

В 1526 году на второй свадьбе великого князя московского с Еленой Васильевной Глинской Михаил Юрьевич Захарьин был вторым (после боярина князя Дмитрия Фёдоровича Бельского) дружкой Василия III.

Осенью 1527 года во время нападения крымского Ислям-Гирея на южнорусские земли боярин Михаил Юрьевич Захарьин и князь Борис Иванович Горбатый-Шуйский были оставлены Василием III оборонять Москву. В том же 1527 году вместе с другими представителями придворной знати «ручался» за князя Михаила Львовича Глинского, а в июне 1528 года скреплял своей печатью поручную княжат и детей боярских по князьям Андрею Михайловичу и Ивану Михайловичу Шуйским.

В 1523/1524 годах М. Ю. Захарьин вместе с И. Ю. Шигоной-Поджогиным в качестве «боярина» расследовал дело о попытке муромских детей боярских бежать в Литву, а в июне 1521 года вместе с боярином Григорием Фёдоровичем Давыдовым — дело о «бое и грабеже», а в июне 1528 года — о сожжении митрополичьего двора. В мае 1531 года участвовал в судебном процессе над Вассианом Патрикеевым.

В июне 1528 года Михаил Юрьевич Захарьин впервые упоминается в сане боярина. В 1533 году незадолго до кончины великий князь московский Василий III советовался с М. Ю. Захарьиным по вопросу о престолонаследии и назначил его в число трёх ближайших советников к своей супруге Елене Васильевне.

В декабре 1533 года и январе — феврале 1537 года Михаил Юрьевич Захарьин участвовал в переговорах с литовскими послами. Осенью 1537 года был назначен вторым воеводой большого полка в судовой рати, которую предполагалось отправить на Казань.

Именно к Михаилу Юрьевичу Захарьину как специалисту по артиллерии («наряду») обратился в конце 1538 года выходец из ВКЛ Иван Семёнович Пересветов с предложением организовать мастерскую по производству особого рода гусарских щитов.

Осенью 1538 года боярин Михаил Юрьевич Захарьин-Юрьев скончался.

Дети

Жены: Ирина, Феодосия.

• Иван Михайлович Большой Захарьин-Юрьев (? — 1546), боярин (1546), бездетный
• Василий Михайлович Захарьин-Юрьев (? —3.4.1567), боярин (1546/1547), был женат на княжне Анастасии Дмитриевне Бельской (? — 24.5.1571), от этого брака было трое сыновей — Иван (ум. 1571), Фёдор (ум. 1571), Протасий (ум. 1575).
• Иван Михайлович Меньшой Захарьин-Юрьев (ум. 1552), бездетный.

Литература

• Полное собрание русских летописей" (VI, 251, 268, 270—274);
• Древняя российская вивлиофика" (XX, 27, 29);
• Разрядные книги";
• Карамзин VII, пр. 80, 94, 98, 110, 206, 231.
• * Зимин А. А. «Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой половине XVI в.», Москва, Издательство «Наука», 1988 г. ISBN 5-02-009407-2, ст. 183, 184, 185

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Захарьин-Юрьев, Михаил Юрьевич

– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.