Ибн Исхак
| Ибн Исхак | |
| араб. ابن إسحاق | |
| Личная информация | |
|---|---|
| Дата рождения: |
704 |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
767 или 768 |
| Место смерти: | |
| Вероисповедание: | |
| Отец: |
Исхак ибн Йасар |
Богословская деятельность | |
| Учителя: |
Абан ибн Усман ибн Аффан, |
| Ученики: |
Абу Авана аль-Ваддах, |
| Труды: |
Список
«Китаб сира расулу-Аллах»
|
 Редактирование Викиданных | |
Ибн Исха́к (704, Медина — 768 или 767, Багдад) — арабский историк, автор самой ранней биографии Мухаммеда, дошедшей до наших дней[1].
Биография
Его полное имя: Муха́ммад ибн Исхак ибн Йаса́р ибн Хия́р (араб. محمد بن إسحاق بن يسار بن خيار). Родился в Медине в 704 году. Его дед Йасар, который был христианином, стал одним из первых военнопленных из Ирака, которых привезли в Медину (согласно Мусабу аз-Зубайри). После принятия ислама он стал вольноотпущенником (мауля) Кайса ибн Махрамы. В детстве Ибн Исхак виделся со сподвижником Мухаммеда Анасом ибн Маликом[2].
Ибн Исхак собирал предания о жизни и военных походах Мухаммеда со слов мусульман, христиан и иудеев Медины[3]. Из-за неприятностей, которые его постигли в этом городе, в 733 году Ибн Исхак переселился в Египет, в 737 году посетил Александрию[4], затем побывал в Куфе, Рее и Хире, где виделся с Абу Джафаром аль-Мансуром (аббасидский халиф в 754—775 годах), который предложил ему составить жизнеописание Мухаммеда[3]. С 749 года проживал в Багдаде, где и был завершён этот труд[1].
Ибн Исхак умер в Багдаде и был похоронен на кладбище аль-Хайзуран (араб. مقبرة الخيزران). В определении даты его смерти есть разногласия: он умер либо в 150 году по хиджре (767 год; Амр ибн Али, Ибрахим Нафтавейхи и др.), либо в 151 г. х. (768 год; аль-Хайсам ибн Ади, Ахмад ибн Халид аль-Вахби и др.), либо в 153 г. х. (770 год; Али ибн аль-Мадини, Яхья ибн Маин, Закрие ас-Саджи)[2]. БСЭ и Советская историческая энциклопедия определяют дату смерти 767—768 годами[1].
Научная деятельность
Magnum opus Ибн Исхака под названием «Сира расулу-Ллах» («Житие посланника Аллаха», араб. سيرة رسول الله), который является ценным источником по истории раннего ислама, был завершён в Багдаде и дошёл в редакции Ибн Хишама (ум. в 834)[1].
Ибн Исхак передавал хадисы со слов многих мухаддисов и улемов того времени, среди них: его отец Исхак ибн Йасар, его дядя Муса ибн Йасар, Абан ибн Усман ибн Аффан, Мухаммад ибн Ибрахим ат-Тайми, Абу Джафар Мухаммад аль-Бакир, Макхуль, Ибн Шихаб аз-Зухри, Икрима ибн Халид аль-Махзуми и мн. др.[2] От него передавали хадисы Абу Авана аль-Ваддах, Шу’ба ибн аль-Хаджжадж, Суфьян ас-Саури, Ибн Аун, Суфьян ибн Уяйна и др.[2]
Оценки личности
Большинство традиционалистов II—III веков по хиджре считало Ибн Исхака надёжным передатчиком хадисов и особенно преданий о военных походах арабов в первые десятилетия хиджры. С похвалой о нём отзывались Ибн Шихаб аз-Зухри, Суфьян ибн Уяйна, Шу’ба ибн аль-Хаджжадж, Ахмад ибн Ханбаль и Яхья ибн Маин. Подытоживая мнения предшественников, Ибн Халликан писал: «Большинство ученых считало его в области хадиса надёжным; что же касается походов и жизнеописаний, то нельзя не сказать, что в этой области он стоит впереди всех»[5]. Али ибн аль-Мадини передал от Суфьяна ас-Саури, что аз-Зухри говорил: «Не перестанет быть знание в Медине, пока в ней есть он», подразумевая Ибн Исхака[2].
Были же и те, кто придерживался относительно Ибн Исхака противоположного мнения. Его обвиняли в том, что он был шиитом и кадаритом; из-за того, что он соединял в один рассказ одинаковые по содержанию хадисы различных передатчиков, его иснады не были безукоризненными; передавал со слов неизвестных (маджхуль) лиц, ссылался на тех, кого не видел и не слышал без упоминания промежуточного передатчика (то есть совершал тадлис), передавал хадисы со слов женщины, посещать которую не имел права и со слов потомков евреев, принявших ислам. Автор «Фихриста» обвинял его сообщении стихов в биографиях и ошибках в родословных. Во главе его критиков стоял основатель маликитского мазхаба Малик ибн Анас. Это стало следствием недоброжелательных высказываний Ибн Исхака о познаниях Малика в области хадисов. Впоследствии Ибн Исхак и Малик помирились[5].
Напишите отзыв о статье "Ибн Исхак"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Л. И. Надирадзе. [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/6503/ИБН Ибн Исхак] // Советская историческая энциклопедия / Под ред. Е. М. Жукова. — М.: Советская энциклопедия, 1973—1982.
- ↑ 1 2 3 4 5 Аз-Захаби. [library.islamweb.net/newlibrary/display_book.php?ID=1116&bk_no=60&flag=1 Ибн Исхак] // Сияр алам ан-нубала = سير أعلام النبلاء.
- ↑ 1 2 Н. А. Медников. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Arabien/Mednikov/Tom_I/1.phtml?id=5235 I. Ибн-Исхак (ум. 768). Ибн-Хишам (ум. 822)] // Палестина от завоевания её арабами до крестовых походов по арабским источникам. — Т. 1.
- ↑ Аз-Зирикли. [books.google.kz/books?id=I9OvarpvJf4C Аль-Алам]. — Бейрут: Дар аль-илм ли-ль-малаин, 2002. — Т. 6. — С. 28.
- ↑ 1 2 Н. А. Медников. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Arabien/Mednikov/Tom_III/I/1.phtml?id=5137 I. Ибн-Исхак] // Палестина от завоевания её арабами до крестовых походов по арабским источникам. — Т. 3.
Отрывок, характеризующий Ибн Исхак
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
