Индо-португальский стиль в архитектуре Гоа

Индо-португальский стиль — стиль в архитектуре Гоа, сформировавшийся во время португальской экспансии (1510—1961) как слияние классических европейских моделей, традиционно индийских материалов и техник.

Формирование индо-португальской архитектуры

Начало Португальского Государства Индия возводят к 1505 году, когда первый вице-король Португальской Индии дон Франсиско де Алмейда прибывает в город Кочин. Португальская экспансия в Индии фактически начинается со взятия Гоа адмиралом Афонсу ди Албукерки 25 ноября 1510, который изначально обосновался в месте, известном как Старый Гоа (порт. Velha Goa). В 1843 из-за эпидемий и нездорового климата португальское правительство официально перенесли резиденцию вице-короля в Новый Гоа, в нынешнюю столицу Панаджи. Штат Гоа в течение 450 лет был центром Португальского Государства Индии (порт. Estado Português da Índia). В XVII веке Старый Гоа называли «Золотым Гоа», «Лиссабоном Востока», «Восточным Римом».

Выделяют три класса предметов лузо-азиатского искусства на основании фактора их изготовления: 1) индийскими мастерами по местным традициям, но с сюжетами, заимствованными у португальцев; 2) азиатскими мастерами на португальской территории, то есть вне своей социальной среды и кастовой принадлежности; 3) португальцами по восточным прообразам.

Военная архитектура

Первая португальская деревянная крепость в Индии была построена в г. Кочине в 1503 г., в 1505 г. её заменили каменной. Изначально малые укрепления воздвигались для защиты товарных складов и других зданий. Впоследствии началось строительство других крепостей в стратегических местах, главным образом в устьях рек для наблюдения и охраны судов. До 1540-х годов португальские мастера сооружали конструкции, которые представляли собой сплав средневекового замка и современных крепостей с валами. Расцвет военной архитектуры в Португальской Индии приходится на правление короля Филиппа I (середина — конец XVI века).

Различаются три типа военных укреплений того времени:

• форты и крепости, построенные рядом с поселениями для защиты территории;
• небольшие, изолированные форты для защиты стратегических мест, обычно располагавшиеся на побережье;
• широкие крепости, полностью окружавшие поселение или город;

Военные укрепления воздвигались преимущественно на холмах для парирования вражеских атак. Стены фортов традиционно были невысокими из-за недостатка строительного материала в Гоа, но крепкими и массивными для противостояния ударам вражеской артиллерии. Стены крепостей соединялись цилиндрическими башнями, на которых располагались чугунные пушки. Общее число пушек всех фортов того времени насчитывало около 1200 экземпляров. Вокруг крепости рылся ров, что способствовало увеличению высоты стен сооружения и снижению риска от нападения неприятеля.

С закатом португальской власти в XIX веке стратегическое значение фортов исчезает. Военные укрепления начали использовать как темницы для борцов за свободу Гоа, а в начале XX века большинство было покинуто. Большинство крепостей остались без стен и зданий, их разбирали — строительный материал понадобился для возведения поселений. Лишь несколько фортов используется до сих пор (такие как Тираколь, форт Агуада, форт Кабо Раджа Бхаван). Уцелевшие крепости стали объектами туристических маршрутов (Форт Кабо де Рама, Форт Чапора)

Гражданская архитектура

Построенные португальцами города имели регулярную планировку. Центр находился на севере, вокруг него строились административные здания, образовывающие площадь. В свою очередь площадь — традиционное место для рынка. Улицы пересекались под прямым углом, делались широкие тротуары. К западу от площади образовывалась зона, где проживали зажиточные португальцы. В отдельных кварталах пристанище себе находили представители нехристианской конфессии: мусульмане и индусы. Вокруг города возводили каменную стену. За стеной по периметру бедное население проживало в хижинах.

Для индо-портульского дома характерно использование местных материалов и растительных натуральных компонентов, переплетение европейских и индийских мотивов в резных изделиях из дерева и слоновой кости в декоре. Многоэтажные дома с белоснежными стенами и красными черепичными крышами возводились из необожженного кирпича и камня-латерита, базальт и гранит везли из Бассейна. Черепицу доставляли из штата Карнатака, побелка в Гоа делалась из устричных раковин, растертых в порошок.

В Португальской Индии бытовали три разные архитектурные модели жилища — португальских колонистов, индусов и индийцев-христиан

Вдоль берегов реки Мандови возводились усадьбы с пышными интерьерами. Эти участки были пожалованы португальцам — дворянам и брахманам. Виллы окружались садами в цветах бугенвилии, как это принято в Португалии. Поколения старых семей жили в домах, заполненных мебелью из розового дерева работы местных ремесленников, позолоченными карнизами, зеркалами, канделябрами в стиле рококо, а также живописными портретами владельцев.

Португальцы привнесли в гоанский дом такие элементы как свинцовые трубы для канализации, застекленные окна, использование железных гвоздей. Окна и двери делались из дерева или бумаги, а стекло применяли для декора. В эпоху средневековья стекло было дорогостоящим материалом, в XIX веке окна многих домов в Гоа делались из кусочков полупрозрачных устричных раковин. Стеклянные окна в Индии известны под португальским названием «janela (порт. окно)» .

Португальские дворцы имеют строгие, простые формы. Дворцы строились объемными и массивными, но мало освещенными и с минимальным количеством декоративных элементов. Единственным украшением служил вход, представлявший собой лестницу с портиком.

Жилые дома колонизаторов традиционно создавались из основного корпуса в 1-2 этажа с добавлением пристроек, которые образовывали внутренний двор. Дома сооружались массивными с мощным фасадом. Чаще всего фасад был с декором, венчают дом высокие черепичные крыши. Вход архитекторы сооружали в виде портика с колоннами. Внутри дома колоннами отделялись особые части пространства, галереи и веранды выходили в сад и внутренний дворик. Потолки сооружались с системой балок, подобной корабельной (как в галеонах и каравеллах). Система карнизов защищала дом от тропических ливней. Миниатюрные неглубокие балконы, выступающие из окон верхнего этажа, сооружались в точности как в Португалии, но балюстрады и перила покрывались сложно декорированной решеткой из крепкой древесины или мягкой ковкой стали для защиты от прибрежного климата. Следуя индийской традиции, дома ставили на каменных платформах, что защищало их от затопления и корней растений. Элементы, такие как перекрестная вентиляция, веранды и балкончики, орнаментированные окна, а также высокие потолки, внутренний двор, обеспечивающий доступ света и движение воздуха в комнатах, являются типичными особенностями португальских домов в Гоа.

Индийский дом традиционно имел глухой фасад и строился в форме прямоугольника, где внутренние помещения крыльев дома выходили к внутреннему дворику. Галерея с колоннами отделяла пространство, занятое домашним алтарем, кухней и местом для ритуальной еды. Это помещение всегда выделяется в структуре индо-португальского дома и отличается пропорциями: длина зала в три раза превосходит ширину; участники ритуальной трапезы садятся в линию. В домах также располагался специальный зал для приемов по особым случаям, например для свадеб. Он размещался на втором этаже, максимально дальше от зоны домашней жизни.

Дома индийцев-католиков имели такое же строение как и индусов. В больших домах также имеются пристройки и помещения для гостей. Отличительная черта — семейная часовня с барочным интерьером. Вход в часовню располагается во внутреннем дворике.

За фасадами индо-португальских домов нередко сохранялась индуистская структура помещения. Кастовая система управляла и домашней жизнью индусов. Интерьер жилища низкокастовых индусов и бедных христиан схож. Особенность их домов — развернутость торцом к колодцу или туалету. Традиционно кухня размещалась в задней, восточной части дома, балкон и веранда — в западной.

Религиозная архитектура

Первыми на территорию Гоа прибыли францисканцы в 1517 г., и подобно им другие ордена, такие как кармелиты, августинцы, доминиканцы и иезуиты положили начало строительству церквей, монастырей и часовней. Большинство сохранившихся до наших дней церквей на территории Старого Гоа, построенных в XVI веке, стилистически относятся к периодам позднего Возрождения и барокко.

Все церкви в Старом Гоа построены полностью или преимущественного из красного латерита. Базальт, привезенный из Бассейна, использовался в создании пилястр и колонн, обрамлявших фасады. Латерит, будучи не таким твердым и прочным как базальт, покрывался известковой штукатуркой для защиты от погодных условий. Несмотря на то, что церкви принадлежали к разным монашеских орденам, планы расположения колоколен, алтарей, места церковного хора, ризницы и других компонентов были примерно одинаковыми, отличались только размерами. Традиционно здания строились продолговатыми, кроме Базилики Бом Хесус, которая крестообразная в плане. Однако иллюзия крестообразной формы внутри создавалась и в других церквях.

Гоанские церкви были смоделированы по европейским образцам, модели приходилось изменять из-за климата, доступности материалов, мастерства ремесленников. Из-за сильных муссонов в Гоа, от аркад и больших ворот старались отказаться. Вместо этих элементов прибегали к использованию деревянных досок, для уменьшения размера входа. Известковая штукатура была необходима, чтобы защитить конструкции из латерита и поддерживать здание. Во время сильных муссонов возникала вероятность резкого ухудшения состояния сооружения. Из-за тяжелых погодных условий колледж Св. Павла и церковь Св. Августина оказались в руинах.

Архитекторами всех церквей и монастырей были иностранцы, но мастеров набирали из местного населения. Это проявляется в цветочном декоре на внутренних стенах, особенно в церкви Святого Франциска Ассизского. В церкви Богоматери Розария находится кенотаф, украшенный замысловатой резьбой, по одну сторону от главного алтаря, явное влияние биджапурского стиля. Он также напоминает надгробия Гуджарата.

Базилика Бом Хесус - единственный в Гоа собор, фасад которого не покрыт лепниной. В соборе находятся нетленные мощи святого покровителя Гоа Франсиска Ксаверия. Серебряная рака в итальянско-индийском стиле с мощами святого увенчана крестом с двумя ангелами. Внутри Собора деревянная кафедра с резными фигурами Иисуса и Евангелистов. В 1946 году Папа Пий XII даровал Собору (первому в Южной Азии) статус Малой Базилики. Строительство шло 10 лет и было завершено флорентийским скульптором Джованни Фоджини в 1698 году.

Базилика Бом Хесус
Basilica do Bom Jesus.jpg ... Basilica of Bom Jesus Outside.JPG вид сбоку Church Outside Wall.jpg фасад Goa-BomJesus-Nave1.jpg интерьер Body of Saint-François Xavier Goa India.jpg мощи Св. Франциска

Собор Богоматери возведен в 1526 г. на Святой горе Альфонсо де Альбукерке. Это одна из первых церквей в Гоа в силе мануэлино, с простым алтарем, украшенным цветочными корзинами. Церковь Св. Франциска Ассизского была воздвигнута в 1521 монахами-францисканцами и широко известна среди католиков. Выполнена в португальском стиле мануэлино, который возник во времена правления короля дона Мануэля (1469—1521). Арка в форме трилистника и с лепными украшениями изображает морскую снасть, дополненную цветочным орнаментом посередине и португальской национальной эмблемой в виде короны. Стены покрыты фресками с растительным орнаментом, характерной для индийской архитектуры. На главном алтаре изображены распятый Иисус Христос, четыре Евангелиста, Святой Франциск и Богоматерь с Младенцем на руках.

Литература

• Соболева Е. С. Основные особенности возникновения и развития лузо-азиатской культуры // Санкт-Петербург — окно в Ибероамерику. Международный форум, СПб., 11-12 апреля 2003 г. Сб. докладов. — М., 2003. — C. 303—311.
• Соболева Е. С. Гоа: Евразийское пространство культуры // Радловский сборник. Научные исследования и музейные проекты МАЭ РАН в 2007 г. СПб: МАЭ РАН, 2008. С. 81-86.
• Соболева Е. С. Гоа и португальская экспансия в Азии // Россия-Индия: Перспективы регионального сотрудничества (г. Санкт-Петербург). М., ИВ РАН, 2000. 134—141.www.indianembassy.ru/docshtm/ru/ru_01_04_t004.htm www.go2goa.ru/about_goa/expansia/
• Соболева Е. С. Основные особенности возникновения и развития лузо-азиатской культуры // Санкт-Петербург — окно в Ибероамерику. Международный форум, СПб., 11-12 апреля 2003 г. Сб. докладов. — М., 2003. — C. 303—311.
• Старый Гоа. www.goacharter.ru/oldgoa/oldgoa.html
• Irwing J. Reflections on Indo-Portuguese Art // The Burlington Magazine. N 97. London, 1955. P. 386—387.
• Olivihno J.F. Gomes. Goa. — India, 2002. — C . 256—297
• S. Pajagopalan. Old Goa. — New Delhi, 1994.
• Dias P. Atlas of Portuguese Art in the World. — Lisbon, 2009. — C. 64-88.

Отрывок, характеризующий Индо-португальский стиль в архитектуре Гоа

«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.