История денежного обращения в Корее

Денежное обращение в Корее известно со времён династии Корё (918—1392), когда в обращении впервые появились монеты, отчеканенные из железа. Одновременно с ними в обращении находились китайские монеты, а также в качестве денег использовались зерно и ткани.

Медная монета на корейском полуострове не использовалась до начала периода Чосон. Банкноты чжеохва, изготовленные из стандартизованной бумаги, стали первыми бумажными деньгами и использовались в таком качестве вплоть до начала XVI века. С XVII и до конца XIX века монеты, номинированные в мунах, являлись наиболее распространённой валютой.

История

Первые свидетельства о корейских деньгах относятся к III веку до н. э., когда в обращении появились монеты государств Янь и Кочосон. Долгое время в качестве валюты использовалось зерно. Первые железные и медные монеты появились в Корее на 15 год (996 год) правления Сонджона. При Сукчоне в 1097—1107 года действовала денежная система на основе литых монет. Основную часть валюты составляли железные монеты, монеты из других металлов: меди, серебра — имели ограниченное обращение.

В 1392 году Корё прекратило существование, и было основано государство Чосон. Король Тхэджо, основатель новой династии, сделал несколько попыток реформировать денежную систему, но успеха не добился. Тхэджо, в частности, организовал собственную чеканку монет взамен их ввоза из Китая, а когда новые деньги не получили признания, пытался ввести им на замену бумажные деньги — чжеохва (저화/楮貨), изготовленные из стандартизованной бумаги. Металлические — бронзовые — монеты вновь начали изготавливаться только в 1423 году во время правления Седжона. На них наносилась надпись 朝鮮通寶 («чосон тонбо» — «деньги Чосона»). Однако и они не снискали популярность. Распространение получили только монеты, появившиеся в XVII веке. Их чеканили на 24 монетных дворах, разбросанных по территории Корейского полуострова. Эти деньги стали основной системы товарообмена. В 1633 году основной монетой Кореи стал мун, бронзовые и медные монеты получили номиналы в мунах. Мун занимал доминирующее положение до 1892 года, когда его сменил янг. Янг стал первой валютой, использовавшей десятеричную систему: один янг был равен 100 фунам. Однако обращение янга продолжалось недолго.

В 1902 году в качестве официальной валюты была введена вона. Она заменила янг, причём 1 вона равнялась 5 янгам. В 1909 году был основан Тёсэн-банк, а уже через год, в 1910, полуостров аннексировала Япония. В колонии в качестве валюты была введена иена, заменившая вону. После разделения Кореи и признания в 1948 году Республики Кореи, вона была восстановлена в качестве официальной валюты. Южнокорейская вона получила деление на 100 чонов. Тёсэн-банк произвёл эмиссию новых денег, на этот раз исключительно в форме банкнот.

Вскоре Республика Корея получила новую денежную единицу — хван, равный 100 вонам. Хван изначально также был эмитирован только в виде банкнот, но затем в обращение поступили и монеты. Изначально был установлен курс хвана: 100 хванов = 1 американскому доллару, но затем хван пережил девальвацию. После этого в 1962 году вона снова стала основной денежной единицей Республики Корея. До 1997 года, когда началась свободная котировка валюты на мировом рынке, вона сохраняла привязку к доллару.

КНДР после разделения полуострова в течение двух лет продолжала использовать корейскую йену. 6 декабря 1947 года был основан Центральный банк КНДР, после чего в обращение поступила северокорейская вона, равная по курсу советскому рублю. В феврале 1959 была проведена её деноминация по курсу 1 к 100.

В последующие годы вона испытывала девальвацию соответственно девальвации рубля.

С 1978 по 2001 годы правительство КНДР поддерживало неизменный курс 2,16 вон за 1 доллар США, однако инфляция понизила стоимость северокорейской воны до уровня южнокорейской воны. На чёрном рынке сохраняется курс доллара выше официального.

Ссылки

• Kurt Schuler (2004-02-29). [users.erols.com/kurrency/asia.htm Tables of modern monetary history: Asia]. Currency Boards and Dollarization.
• Op Den Velde and Hartill (2013) Cast Korean Coins and Charms.
• [100.naver.com/100.nhn?docid=267032 백과사전: 냥], Naver Encyclopedia  (кор.)
• [100.naver.com/100.nhn?docid=173274 백과사전: 환], Naver Encyclopedia  (кор.)
• [100.naver.com/100.nhn?docid=120092 백과사전: 원], Naver Encyclopedia  (кор.)

Отрывок, характеризующий История денежного обращения в Корее

– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.