Йованович, Жикица

	Живорад Йованович
	серб. Живорад Јовановић
Прозвище	Воин испанской революции, Жикица (серб. Жикица)
Псевдоним	Испанец (серб. Шпанац)
Дата рождения	1914
Место рождения	Валево, Королевство Сербия
Дата смерти	13 марта 1942
Место смерти	Радановцы
Принадлежность	Испания; Югославия
Род войск	пехота; партизанские войска
Годы службы	1937—1942
Часть	Валевский антифашистский отряд
Сражения/войны	Гражданская война в Испании; Народно-освободительная война Югославии
Награды и премии

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Йованович.

Живорад (Жикица) «Шпанац» Йованович (серб. Живорад (Жикица) "Шпанац" Јовановић; 1914 год, Валево — 13 марта 1942 года, Радановцы) — югославский военный деятель, участник Гражданской войны в Испании и Народно-освободительной войны Югославии. Народный герой Югославии, организатор партизанского антифашистского движения в Западной Сербии.

Биография

Ранние годы

Живорад Йованович родился в 1914 году в Валево. Окончив основную школу, поступил в Валевскую гимназию, откуда был исключён из-за участия в рабочем движении и пропаганды марксизма. Продолжил обучение в Белграде, поступив в Белградский университет на философский факультет. В годы учёбы активно участвовал в студенческих акциях, благодаря своей деятельности в 1935 году был принят в Союз коммунистов Югославии. Некоторое время работал в журнале «Политика», покинул его редакцию в 1936 году.

Гражданская война в Испании

В возрасте 22 лет Йованович в 1937 году отправился в Испанию оказывать помощь республиканцам в Гражданской войне, объяснив родителям, что собирается продолжить обучение в Испании. В одном из писем он объяснял своим родителям:

Мама, я не мог быть слепым и глухим к боли человечества. Никак не мог. Я люблю людей, и ты вдохнула в меня эту любовь. Поймите это и, пожалуйста, прости меня за ту боль, которую я причинил тебе. Тебе и отцу…

Оригинальный текст (серб.)

Мајко, ја нисам могао остати слеп и глув за болове и дозиве човечанства. Ја то нисам могао. Ја волим човека. Ти си ми удахнула ту љубав. Разуми то и, молим те, опрости ми што сам ти нанео бол. Теби и оцу...

Жикица участвовал в боях в Андалусии и даже в обороне осаждённого Мадрида. После поражения республиканцев бежал во Францию, где около года провёл в концлагерях. В сентябре 1940 года с группой добровольцев вернулся в Югославию, был арестован полицией, но не прекратил свою деятельность. Участвовал в антифашистских демонстрациях 27 марта 1941 года.

Народно-освободительная война Югославии

Апрельская война и подготовка к восстанию

Когда началась война с Германией, Жикица пытался записаться добровольцем в армию, но ему отказали в принятии на службу. После капитуляции он ушёл в подполье с коммунистами и начал готовить вооружённое выступление. 25 июня 1941 года был сформирован Валевский партизанский отряд, в составе которого и сражался Йованович. В первом же бою он был ранен. Вместе с Мишей Пантичем и Чедой Милосавлевичем сформировал Рачевскую партизанскую роту, заняв в ней должность политрука.

Стрельба в Бела-Цркве

7 июля 1941 года, в день официального начала войны, Йованович организовал первый акт возмездия в стране: в селе Бела-Црква близ Крупаня в тот день планировали организовать ярмарку, которую отменили по приказу местного управления. Вскоре, примерно около 17 часов, в селе появился отряд из 15 партизан, командир которого обратился с речью к крестьянам. Весть об этих партизанах быстро разлетелась по деревне, и вскоре крестьяне снова собрались в центре: к ним с речью об угрозе большевизма обратились два жандарма, сержант Богдан Лончар и ефрейтор Миленко Бракович.

Но не успели они закончить свою речь, как в деревню ворвались двое вооружённых партизан: это были Жикица Йованович и школьный учитель из Пецки, двое из тех 15 партизан. Жикица приказал обоим жандармам бросить оружие, в ответ на что Лончар и Бракович открыли огонь. Но Йованович не растерялся, выхватил два пистолета и на месте застрелил обоих жандармов, попутно обобрав их трупы. Верховное командование югославских партизан расценило эту небольшую перестрелку как символ начала антифашистского сопротивления. 7 июля в послевоенной Югославии стало национальным праздником и широко отмечалось вплоть до распада Югославии.

Служба в Валевском отряде

Вскоре Жикица возглавил батальон в отряде. Участвовал в отражении Первого антипартизанского наступления, боролся как против немецких войск, так и против сербских коллаборационистов. В январе 1942 года вошёл в штаб Группы партизанских отрядов Западной Сербии, участвовал в боях за сёла Ба, Планиница, Мионице, Комирич, окрестности городов Крупань и Валево. В феврале 1942 года вступил в боях к югу от Валева, на Маленской и Повленской равнинах.

Гибель

13 марта 1942 года некий местный житель выдал немцам тайну дислокации партизанского отряда Жикицы. Туда были направлены объединённые силы сербских коллаборационистов, войск четников и немецкий полицейский батальон. Завязался бой, в ходе которого Жикица Йованович был убит.

Память

6 июля 1945 года Живорад Йованович был посмертно награждён званием Народного героя Югославии. В его честь было названо несколько школ в Валево, его имя носит городская больница, также в городе установлен памятник партизану. Несколько песен группы «Рибля чорба» были посвящены именно Жикице.

Напишите отзыв о статье "Йованович, Жикица"

Литература

Народни хероји Југославије. «Младост», Београд 1975. година.

Отрывок, характеризующий Йованович, Жикица

– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.