Калмыков, Григорий Андреевич

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Григорий Андреевич Калмыков
Дата рождения	1718(1718)
Дата смерти	24 ноября 1773(1773-11-24)
Место смерти	Бердская слобода, Оренбургская губерния
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Пехота
Годы службы	1738—1773
Звание	капитан
Часть	Ставропольский батальон
Сражения/войны	Семилетняя война Крестьянская война 1773—1775

Григо́рий Андре́евич Калмы́ков (1717—1773) — российский офицер, капитан Ставропольского гарнизонного батальона, участник Семилетней войны и первой правительственной экспедиции против восставших казаков под предводительством Емельяна Пугачёва. После пленения правительственного отряда, капитан Калмыков отказался присягнуть самозванцу и был подвергнут мучительной казни.

Биография

По происхождению — «из посадских людей», вступил на военную службу в 1738 году. В 1740 году произведён в капралы, в 1749-м — в подпрапорщики, в 1754-м — в прапорщики, в 1757-м — в поручики. Участник Семилетней войны, участвовал в сражениях под Пальцигом и Франкфуртом, в 1760 году в составе австрийской армии — при взятии города Швейдница. В 1763 году получил чин капитана. С того же времени служил в гарнизонах Оренбургской губернии. Согласно записи в послужном списке — «грамоте — читать и писать умел, а других наук не знал».

Во время Крестьянской войны 1773—1775 годов с конца октября 1773 года вместе с солдатами и офицерами Ставропольского батальона участвовал в направленной против Пугачёва экспедиции генерала Кара, в составе отряда полковника Чернышёва, надеявшегося прорваться в осаждённый Оренбург. Однако 13 (24) ноября 1773 года отряд был окружён повстанцами, в ходе боя казаки и калмыки из состава отряда перешли на сторону восставших, и после недолгого сопротивления оставшиеся солдаты и офицеры капитулировали. Пугачёв предложил Чернышёву и другим офицерам присягнуть ему, «императору Петру Фёдоровичу». После отказа большинства из них, он отдал приказ о казни 35 оставшихся верными присяге офицеров. В момент казни капитан Калмыков, по свидетельствам очевидцев, проявил мужество и не побоялся громогласно назвать Пугачёва самозванцем, изменником и тираном, призывая никому не верить ему. За это он был подвергнут особо жестокой казни — «пятерению», во время которой ему отрубили руки и ноги, распороли грудь и лишь затем отрубили голову, но даже в ходе мучительной казни Калмыков «не переставал изобличать изменника в его злодействах и испустил дух, пребыв верным своему государю».

Подробности казни Калмыкова были сообщены в Оренбурге его подчинённым подпрапорщиком Аверкиевым, принявшем присягу Пугачёву, но в январе 1774 года сумевшим перебежать из лагеря пугачёвцев в осаждённый ими Оренбург. На основании этих показаний имя Калмыкова было включено в реестр погибших от рук мятежников, его вдове Анисье Осиповне Калмыковой в 1775 году было выдано пособие в размере ста рублей. Свидетельство о казни было приведено П. И. Рычковым в «Осаде Оренбурга», А. А. Бибиковым в «Записках о жизни и службе А. И. Бибикова» и Д. Н. Бантыш-Каменским в «Словаре достопамятных людей земли Русской».

Во время работы над «Историей Пугачёва» А. С. Пушкин прочёл в архивах показания пленённых Пугачёвым солдат из отряда Чернышёва, сообщавших о казни восставшими «Чернышёва и всех его штаб- и обер-офицеров и калмыцкого полковника» и ошибочно посчитал, что в сообщениях Бибикова, Рычкова и Бантыш-Каменского о казни мужественного капитана Калмыкова имелся ввиду безымянный командир калмыцкого отряда, написав в примечаниях к третьей главе «Истории»: «Из сего калмыцкого полковника сделали капитана Калмыкова». Позднейшие исторические исследования показали, что поэт ошибся, изучение архивных документов вернуло имя капитана Григория Калмыкова, а вот имя верного присяге офицера-калмыка так и осталось неизвестным.

Литература

• Калмыков, капитан // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Овчинников Р. В. Капитан Калмыков или же калмык в офицерском чине? // За Пушкинской строкой. — Челябинск: Южно-Уральское книжное издательство, 1988. — С. 97—104. — 206 с. — 5000 экз. — ISBN 5-7688-0074-3.
• Овчинников Р. В., Большаков Л. Н. Григорий Андреевич Калмыков // Оренбургская Пушкинская энциклопедия. — Оренбург: Димур, 1997. — 520 с. — ISBN 5-7689-0036-5.
• Пушкин А. С. История Пугачёвского бунта. — СПб., 1834.

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/bio_k/kalmykov_ga.html Григорий Калмыков]. Хронос : Биографический указатель (28 апреля 2010). Проверено 23 октября 2016.

Отрывок, характеризующий Калмыков, Григорий Андреевич

Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.