Ставропольский калмыцкий полк

Ставропольский калмыцкий полк
Страна	Российская империя Российская империя
Тип	Казачьи войска
Дислокация	Ставрополь-на-Волге
Участие в	Отечественная война 1812 года, Война шестой коалиции
Командиры
Известные командиры	П. И. Диомидий

Ставропольский калмыцкий полк — войсковое подразделение Калмыцкого войска Российской империи.

История

Еще в царствование Петра Великого калмыки, кочующие в Приволжских степях, стали переходить в православие и для облегчения этого перехода, крайне желательного для русского правительства, многие богослужебные книги были переведены на калмыцкий язык и назначены особые миссионеры в калмыцкие становища. Один из калмыцких князей Петр Тайшин, который, крестясь сам со своим семейством, сумел объединить разрозненные кибитки и подчинить их при помощи русского правительства своей власти. Для большего укрепления этой власти, а также и православия, была построена в 1739 году крепость Ставрополь, на Волге, недалеко от города Самары. Крепость эта, управляемая русским комендантом, была подчинена Оренбургскому губернатору, а калмыки, расположившиеся в её окрестностях, составили казачье Ставропольское Войско, причем им были дарованы особой грамотой привилегии казаков: беспошлинная торговля и доход от продажи вина, а кроме того, и некоторые другие льготы.

23 января 1745 года правительство решило использовать в военном отношении новое Войско, для чего оно было разделено на 8 рот. Для порядка управления во внутреннем укладе были произведены некоторые реформы. Были учреждены должности войскового атамана, войскового судьи и войскового писаря, назначена войсковая канцелярия и утверждены особые штаты. Суд производился по старинным народным обычаям калмыков, и решения по различным судебным делам выносило присутствие войсковой канцелярии. Ставропольское калмыцкое Войско выставляло на действительную службу 300 казаков ежегодно.

В 1756 году из калмыков было создано особое Ставропольское калмыцкое войско, причисленное к Оренбургскому корпусу.

В 1760 году правительство, для усиления Ставропольского Войска, причислило к нему освобожденных из киргизского плена 1 765 калмыков (джунгаров), которые также приняли христианство и образовали из себя новые три роты.

В 1802 году Ставропольское калмыцкое Войско насчитывало всего казаков 2 830 и старшин — 81. Всего в Войске находилось 11 рот, которые выставляли на службу свыше 800 казаков.

В 1803 году было издано «Положение о Ставропольском калмыцком Войске», по которому установлено обмундирование и вооружение для казаков. Войсковой атаман, кроме подчинения Оренбургскому губернатору в военном отношении, был подвластен по гражданским делам симбирскому губернатору; это вносило немалую путаницу в войсковую жизнь и создавало огромную переписку. Из казаков калмыцкого Войска был образован полк, состоявший из командира полка, 5 есаулов, 5 сотников, 5 хорунжих, 1 квартирмейстера, 1 писаря, 5 старших урядников, 5 младших урядников и 550 казаков. Другая половина этого полка в таком же составе призывалась на службу лишь в исключительных случаях. Казаки служили без срока и льготы до полной неспособности к службе, после чего увольнялись в отставку на общих армейских основаниях. Все офицерские места в этих полках замещались лишь родовитыми калмыцкими князьями, которые считались временно занимающими офицерские вакансии. Офицеры получали жалованье по регулярным окладам гусарских полков, а нижние чины — по 12 рублей в год и кроме того провианту по солдатскому пайку и фураж на двух лошадей.

С 1806 года по 1815 год Ставропольское калмыцкое войско входило в Калмыцкий округ Донского казачьего войска.

5-сотенный Ставропольский калмыцкий полк был сформирован в войске согласно Высочайшего указа от 9 ноября 1806 года. В конце 1807 года после военного похода полк возвратился в Ставрополь-на-Волге и был распущен по домам. В 1811 году, согласно Высочайшему указу от 7 апреля на имя оренбургского военного губернатора и командира 28-й дивизии генерала от кавалерии князя Г. С. Волконского, в мае был снова сформирован 5-сотенный Ставропольский калмыцкий полк. После многолетних военных действий в конце 1814 года полк возвратился в Ставрополь-на-Волге и был распущен по домам.

В 1824 году по пути следования из Симбирска в Оренбург, российский император Александр I провёл осмотр Ставропольского калмыцкого полка.

Ставропольское калмыцкое войско существовало до середины XIX века.

Из-за отдаленности от правительственного надзора и различным злоупотреблениям своих князей, калмыки, составлявшие Войско, пришли в большой экономический упадок и тайно бежали из Войска в одиночку и небольшими партиями во все время его существования. Это обстоятельство, а также жестокое усмирение пугачевского бунта, к которому примкнули многие калмыки, в связи с опустошительными эпидемиями оспы и других болезней, сильно разредило Войско, и оно к 1836 году считало в своих рядах всего 3 585 душ, с трудом отбывавших воинскую службу

В 1842 году Ставропольское калмыцкое Войско было упразднено, казаки с семьями переведены и зачислены в Оренбургское казачье Войско, а бывшая войсковая территория отдана под крестьянское переселение из внутренних губерний и в награду чиновникам за различные службы.

Обмундироввние и вооружение

До 1803 года никаких официальных постановлений касающихся одежды и вооружения Ставропольского калмыцкого войска обнаружить не удалось.

Сохранившаяся цветная акварель неизвестного художника показывает обмундирование казака-калмыка в XVIII веке, которое можно отнести к Ставропольскому калмыцкому войску. Калмык изображён в тёмно-синем чекмене с красной выпушкой по воротнику. Кушак красный. Шаровары из-под чекменя не видны. Шапка казачьего образца красная с чёрным околышем. Чепрак и чушки зелёные с красной обкладкой. Древко пики зелёного и красного цветов, флюгер двух цветов: вверху красного, внизу зелёного.

Косвенное указание о наличие в войске единого обмундирования до 1803 года содержится в положении «Об устройстве Ставропольского калмыцкого войска». В пункте, который описывает новое обмундирование и вооружение полка говорится, что нижних чинов к построению новых мундиров не принуждать, а делать их тогда, когда придёт в ветхость нынешнее их одеяние.

2 ноября 1803 года Ставропольскому калмыцкому войску было установлено следующее обмундирование:

• Нижним чинам иметь кафтан синий общего казачьего покроя с воротником и выпушкой у обшлагов красными; шаровары синие с красной выкладкой вдоль боковых швов. Шапки красные с чёрным околышем. Кушаки чёрные. Чепраки синие с красной обкладкой. Вероятно, покрой обмундирования и конский убор были подобны тем, что присвоены Донскому казачьему войску. Вооружение нижних чинов состояло из сабли, гусарского карабина, пары гусарских пистолетов и пики с чёрным древком, флюгер двух цветов: верх красный, низ чёрный.
• Офицеры были одеты подобно нижним чинам и имели серебряный казачий прибор.

До 1827 года никаких постановлений относительно обмундирования Ставропольского калмыцкого войска обнаружить не удалось, но можно с большой степенью достоверности предположить, что полк заимствовал изменения в обмундировании, которые происходили в Оренбургском непременном казачьем полку.

В 1809 году офицерам присвоены на оба плеча серебряные шнуры, свитые вдвое, наподобие жгута.

В 1812 году воротники у чекменей и курток вместо скошенных спереди, стали носить прямые, застёгнутые на крючки и петли. С этого же времени урядникам положено иметь серебряный галун на воротнике и обшлагах.

В 1814 году, по примеру Донского казачьего войска, штаб и обер-офицерам Ставропольского калмыцкого полка вместо бывших у них серебряных жгутов, даны серебряные эполеты.

1 января 1827 года на офицерских эполетах, для различия чинов, установлены кованые звездочки, как в регулярных войсках.

10 июля 1827 года в Ставропольском калмыцком войске установлены на шапках круглые помпоны: у нижних чинов белые шерстяные, у офицеров серебряные.

15 ноября 1829 года Ставропольскому войску, имевшему синие куртки общего казачьего покроя с воротником и выпушкой у обшлагов и такие же шаровары с лампасами и выпушкой красными, куртки указано иметь с воротником, обшлагами и двумя погонами (без номера), а шаровары с одним только красным лампасом. При этой перемене нижним чинам присвоены обыкновенные казачьи шапки с красными лопастью, репейком и помпоном; красные стамедные кушаки; сапоги без шпор, все прочие вещи, как у Тептярских полков, но только пистолетный шнур красного и чёрного цвета. У флюгера (на пиках) верхняя половина чёрная, нижняя красная.

Офицеры, как и в прочих войсках, отличались эполетами, шарфами и присвоенным их званию серебряным прибором.

20 января 1832 года служащим офицерам Войска дозволено носить серебряные петлицы на воротнике (по одной с каждой стороны) и по две на обшлагах.

15 июля 1837 года офицерам даны шарфы новой формы с узкой серебряной тесьмой и тремя полосками светло-оранжевого и черного шелка как в регулярных войсках.

17 декабря 1837 года на офицерских эполетах прибавлен, по примеру регулярных войск 4-й тонкий виток.

29 апреля 1838 года произошли перемены в обмундировании и вооружении Ставропольского калмыцкого войска.

Нижние чины: шапки прежней формы; патронташи (вместо лядунок), на 40 патронов, из чёрной юфтовой кожи, с такой же крышкой и перевязью из чёрного сыромятного ремня. Пистолеты по образцу тех, что в лёгкой кавалерии; пистолетные чушки или кобуры (вместо ольстредей) из чёрной глянцевой кожи: пистолетные шнуры красные; верхняя часть пистолетных чехлов до замка суконная, красная, а нижняя из чёрной глянцевой кожи. Портупеи из такой же кожи. Шашки (вместо сабель) с рукоятью, гайками, кольцами и медными наконечниками, в деревянных ножнах, обтянутых чёрной кожей. Ружья для конного строя по образцу лейб-гвардии Черноморского эскадрона, с чехлами; носить за спиной через правое плечо, на черном погонном сыромятном ремне 5/8 вершка шириной, с медной пряжкой. Вальтрапы и подушки на седла синие, с холстинной подкладкой, обложены (вальтрапы по краям, подушки вокруг по шву) тесьмой красного цвета 7/8 вершка ширины, с такой же тесьмой 91/2 вершка длины на задних углах вальтрапов. Чемодан из серого сукна длиной 141/2 вершка, по окружности 123/4 вершка, с холстинной подкладкой и с четырьмя белыми металлическими пуговицами; на пуговицах выпуклое изображение номера полка.

Офицеры. Шапка прежней формы; патронташи (вместо лядунок) на 20 патронов, из чёрного сафьяна, с такой же крышкой и с перевязью из серебряной тесьмы без просвета, подложенной черным сафьяном. Пистолеты по образцу офицерских в лёгкой кавалерии: пистолетные чушки из чёрного сафьяна; пистолетные шнуры серебряные; верхняя часть пистолетных чехлов до замка из красного сукна, нижняя из черного сафьяна; портупеи из серебряной тесьмы без просвета, подложенной чёрным сафьяном; шашки (вместо сабель) с рукоятью, гайками, кольцами и наконечниками вызолоченными, в деревянных ножнах, обтянутых чёрным сафьяном. Вальтрапы и подушки на сёдла синие, подбиты чёрным опойком и обложены (вальтрапы по краям, подушки вокруг по шву) красной тесьмой шириной 3/4 вершка, длиной на передних углах 51/2 вершка, на задних 9 вершков; чемоданы из серого сукна длиной 12 вершков, по окружности 9 вершков, с кожаным подбоем, с четырьмя серебряными пуговицами; на пуговицах выпуклое изображение номера полка. Как нижним чинам, так и офицерам пистолеты указано носить в чушке, прикреплённой к портупее сзади, близ левого бока, но носить их, равно как и чушку, шнур и чехол только при полной форме. Вьюки нижним чинам положено размещать так: сзади седла чемодан и попона; попону укладывать под чемодан и вместе увязывать к седлу тремя чёрными ремнями с медными двухсторонними пряжками, по прежней форме: шинель — спереди седла; увязывать к нему такими же тремя ремнями с пряжками; скатка шинелей и укладка прочих вещей, равно как все мундирные, амуничные и оружейные вещи, здесь непоименованные, в том числе и чехлы на шапки, оставлены без изменения. У Войска отменены флюгера на пиках.

Затем, как в обмундировании, так и в вооружении и конском уборе Ставропольского калмыцкого войска до самого его упразднения и присоединения к Оренбургскому казачьему войску, последовавшего 24 мая 1842 года, никаких перемен не происходило.

Войсковое знамя

21 мая 1756 года той части Ставропольского Калмыцкого Войска, которая состояла из калмыков, принявших крещение, взамен старых джунгарских знамён, пришедших в ветхость, пожаловано войсковое знамя, составленное по эскизам военного генерал-губернатора Неплюева и пять сотенных значков. На знамени была изображена крепость, над нею крест, по сторонам — арматура иррегулярных войск.

Некрещёные калмыки сохранили своё старинное знамя (туг) джунгарского периода.

Из описаний командира Второго Астраханского Калмыцкого полка — нойона (князя) Серебджаба Тюменя, двух аналогичных старинных джунгарских (калмыцких) знамен (тугов) следует, что на них изображены военные покровители торгутов и дербетов. На первом знамени изображён всадник на белом коне «Дайчин-Тенгри» — святой воин, покровитель войны и воинов, помощник в сражениях и победах. В руке у святого всадника — древко от знамени, на котором начертаны «тарни» — калмыцкие молитвы. Конец древка украшен золотым шаром и трезубцем. Лицо всадника красиво и совершенно спокойно, вся фигура выражает полное спокойствие, ни малейшего военного задора — символ бесстрашия и самообладания в минуты опасности. Всадник — без меча, и стрелы покоятся в его колчане. На другом изображен другой святой — «Окон-Тенгри», покровитель дербетов. Это полная противоположность первого — символ разрушения и беспощадного мщения. Он изображён также на белом коне, в правой руке огромный меч и небольшой меч (кинжал) у седла, конь взнуздан змеями. Путь всадника — кровавая река, и вокруг сверкают молнии. Это знамя вполне соответствует тому бурному периоду калмыцкой истории. Указанные два знамени, хранившиеся в Хошеутовском хуруле Астраханской губернии и уничтоженные большевиками в ходе гражданской войны, в 1912 году были сфотографированы и описаны с разрешения князей Тюменей российским историком и этнографом Г. Прозрителевым, включившим снимки в свою книгу «Военное прошлое наших калмык. Ставропольский калмыцкий полк и астраханские полки в Отечественную войну 1812 года», изданную в 1912 году в Ставрополе.

Военная деятельность

Осенью 1806 года войска Наполеона вступили в войну с Пруссией и, в течение нескольких месяцев разбив прусскую армию, продвинулись к границам России.

Манифестом от 30 ноября 1806 года было объявлено о сборе народного ополчения. Днём ранее, 29 ноября, на имя главнокомандующего в Грузии и на Кавказе генерал-фельдмаршала И. В. Гудовича был послан указ о сформировании из калмыков Астраханской, Саратовской и Кавказской губерний 10 пятисотенных команд. Вскоре указанные калмыцкие полки выступили в поход, и в июне 1807 года они находились в пределах Курской и Орловской губерний. Иным был маршрут калмыцкого полка, сформированного из ставропольских калмыков: вместе с двумя башкирскими полками он прибыл в июне 1807 года в действующую армию и принял участие в столкновении с французами при переправе русской армии П. И. Багратиона через Неман.

В конце июня 1807 года между Россией и Наполеоном был заключен Тильзитский мир, вследствие чего необходимость в калмыцком нерегулярном войске отпала, и ему было разрешено вернуться в улусы. Однако в связи с начавшейся ещё в 1806 году русско-турецкой войной и напряжённой обстановкой на Кавказе в том же 1807 году поступило предписание генерала Гудовича о «выкомандировке пяти калмыцких полков на Кавказскую линию». К концу 1807 года калмыки снарядили и выставили к Екатеринограду пять пятисотенных полков. В связи с временным прекращением военных действий против Турции калмыцкие полки на Кавказской линии были распущены.

Но обстановка требовала подготовки резервов и правительство Александра I предприняло шаги к созданию «иррегулярных войск» в основном из населения Дона и окраин русского государства. 7 апреля 1811 года русское правительство разослало «именные указы»; в одном из них главнокомандующему на Кавказской линии генералу-лейтенанту Н. Ф. Ртищеву повелевалось «составить два калмыцких пятисотенных полка из людей, обитающих в Астраханской, Саратовской, Кавказской губерниях и в пределах Войска Донского, исключая калмыков, причисленных к этому войску и несущих в нём службу», в другом — оренбургскому военному губернатору князю Г. С. Волконскому указывалось «нарядить три полка, один из ставропольских калмыков и два из башкир».

Летом 1811 года два калмыцких пятисотенных полка — Первый Астраханский калмыцкий полк, сформированный из калмыков Малодербетовского улуса Астраханской губернии под главенством своего дербетовского нойона (князя) Джамба-тайши Тундутова, Второй Астраханский калмыцкий полк — из калмыков хошоутовского и торгоутовских улусов Астраханской губернии под командованием своего хошутского нойона капитана Серебджаба Тюменя — прибыли на сборный пункт в станицу Пятиизбянскую на Дону, затем были направлены в зону военных действий. Сформированный таким же образом из калмыков Большедербетовского улуса Кавказской губернии (ныне — Ставропольского края)в июне 1811 года Ставропольский калмыцкий полк, в конце апреля 1812 года прибыл в Вильно и в мае был направлен в пограничную зону для несения службы по реке Неман. Его командиром был капитан П. И. Диомидий.

Отечественная война 1812 года

12 (24) июня 1812 года армия Наполеона вторглась на территорию России. С первых дней войны конники Ставропольского калмыцкого полка в составе корпуса Платова принимали активное участие в сражениях с неприятелем в составе войск второй русской армии под командованием генерала Багратиона.

К концу 1812 года на войну выступили 10 000 солдат Самаро-Симбирского народного ополчения. Местные жители собирали деньги, продовольствие, изготовляли обмундирование для уходящих на фронт. Ставропольские калмыки пожертвовали 930 лошадей. Калмыцкий полк, одним из первых принявший боевое крещение, состоял из 560 солдат и офицеров, вооружённых ружьями, пистолетами, пиками, а в основном — самодельными луками и стрелами.

Под г. Мир произошло первое крупное столкновение между казачьим корпусом атамана М. И. Платова, в составе которого находились донские калмыки, и авангардом французского корпуса маршала Даву. В итоге боя, в котором участвовал и Ставропольский калмыцкий полк, были наголову разбиты девять неприятельских полков. 2 июля Ставропольский калмыцкий полк сражался у дер. Романове, где были истреблены два лучших полка неприятельской кавалерии. С конца июля полк принимал участие в рейдах летучего отряда генерала Ф. Ф. Винцингероде, сражался под Велижем и в районе Смоленска.

На Бородинском поле ставропольчане стояли в резерве, но в последующие дни полк участвовал в столкновениях с неприятелем уже на подступах к Москве.

6 октября 1812 года — с разгрома корпуса Мюрата около Тарутина — началось знаменитое контрнаступление русской армии. Ставропольский калмыцкий полк включился в преследование отступавшей французской армии и в ноябре принимал участие в сражениях в районе Смоленска. Полк, находясь в авангарде армии П. Х. Витгенштейна, преследовал неприятеля до Вильно и принял участие в освобождении города.

Ставропольский калмыцкий полк в Заграничном походе 1813—1814 гг.

С 3 января по 2 февраля 1813 года Ставропольский калмыцкий полк (242 человека) находился в числе войск, участвовавших в блокаде Данцига. Часть полка была в конвое у Витгенштейна: 1 штаб- и 5 обер-офицеров, 12 урядников, 23 рядовых. 2 февраля полк перешел в состав авангарда его армии. 20 февраля полк, находясь в составе авангарда под командованием генерал-майора князя Г. Н. Репнина-Волконского, участвовал в боях за Берлин. С 1 по 20 марта калмыки находились при блокаде крепости Кюстрина, 24 марта, войдя в состав отряд генерал-лейтенанта графа Э. М. Сен-При, — в блокаде крепости Глогау.

С 20 апреля по 22 мая Ставропольский калмыцкий полк, находясь в авангарде корпуса генерала от инфантерии М. А. Милорадовича, принял участие в сражениях под Люценом, Дрезденом и Бауценом и арьергардных боях. 6, 8, 9, 11 августа Ставропольский калмыцкий полк (насчитывал в это время 349 человек), находясь в Силезской армии Г. Л. Блюхера, участвовал в боях под г. Лен. За проявленную храбрость есаул В. А. Даржаев был награждён орденом Св. Анны 3 степени, сотник Ф. Кадыйсанов произведен в следующий чин. 13—16 августа полк участвовал в бою при м. Гиршберг и в стычках при переправе противника через реку Бобр.

С 28 августа по 1 сентября, находясь в отряде генерал-майора Д. М. Юзефовича, полк участвовал в боях при м. Лебау и Хохкирхен. 3 сентября калмыки воевали при м. Пуцкау. С 21 по 27 сентября калмыки участвовали в боях при м. Доличе, Пидне, Цинне, Заптиц, Шильда. С 4 по 7 октября 1813 года Ставропольский калмыцкий полк участвовал в сражении под Лейпцигом. В ноябре-декабре 1813 года полк (на 29 ноября — 225 человек), находясь в корпусе генерала от инфантерии графа А. Ф. Ланжерона, преследовал отступавшего противника.

С 24 декабря 1813 года по 11 апреля 1814 года Ставропольский калмыцкий полк принял участие в блокаде крепостей Майнц и Кастель. Французский гарнизон не сдавался, делал вылазки. Здесь, при блокаде, отличились есаул Даржаев, получивший монаршее благоволение и хорунжий И. П. Батырев, награжденый орденом Св. Анны 3 степени. 4 мая 1814 года Есаул Даржаев в это время командовал полком, поскольку уже с апреля 1813 года его прежний командир, подполковник Диомидий, находился на должности командира бригады, в которую входил полк. После окончания боевых действий полк отправился на родину в составе колонны казачьих полков генерал-майора Денисова 7-го. Маршрут колонны: 17 мая — Нассау, Висбаден, Франкфурт, Лейпциг, Торгау, Гофертен, Глогау, Калиш, Колдова, Домбровице, Полоцк, Новоместо, Пултуск, Ломжа, Букталь, Гродно — 8 августа 1814 года. Из Гродно вместе с 7-м, 10-м и 14-м Башкирскими полками под командой полковника В. А. Углецкого калмыки направились к Симбирску, оттуда — в Ставрополь.

В сражениях за границей Ставропольский калмыцкий полк принимал участие в боях за г. Тильзит, при блокаде и взятии Данцига, в боях за Берлин, в блокаде Кюстрина, в битве под Дрезденом, в генеральном сражении при Бауцене. Полк сражался в боях при переправе через Рейн, участвовал в осаде и взятии крепости Майнц, а также в боях в районе Сезанна и взятии Лиона.

13 марта 1814 года Ставропольский калмыцкий полк принимал участие в сражении при Фер-Шампенуазе. Вскоре копыта степных скакунов зацокали по булыжникам парижской мостовой. Калмыки, наравне с другими подразделениями, приняли участие в параде войск победителей в Париже.

За подвиги, проявленные в боях в Германии, «знаками отличия военного ордена» или повышением в чинах были награждены: зауряд-хорунжие — Иван Харабатаров, Илья Батьдев, урядники — Иван Баяртуев, Степан Лузанов, рядовые — Иван Бухаев, Дмитрий Сомолов, Василий Жемчуев и многие другие. Хорунжие Даржаев, Дандаров и другие за особые отличия получили Орден Святой Анны 3-го класса. За успехи в вильненской операции командир полка Диомидий и хорунжий Дандаров были награждены орденом Святого Владимира 4-й степени. За проявленный героизм семь рядовых были награждены солдатскими орденами, Сахалов и Цебеков — произведены в офицеры. Всего за всю кампанию 1812—1814 годов калмыки получили 477 наград.

Интересные факты

В составе Белого движения в период Гражданской войны также существовал Ставропольский калмыцкий полк, сформированный из калмыков юга России.

Калмыки-казаки также служили и в Астраханском, Донском и Чугуевском казачьих войсках.

Галерея

Обмундирование калмыцких полков в 1812—1825 годах.

• 18 2455 Book illustrations of Historical description of the clothes and weapons of Russian troops.jpg

  Рядовой Калмыцких полков, 1812—1825.

• 18 2456 Book illustrations of Historical description of the clothes and weapons of Russian troops.jpg

  Офицер Калмыцких полков, 1812—1814.

• 18 2457 Book illustrations of Historical description of the clothes and weapons of Russian troops.jpg

  Штаб-офицер Калмыцких полков, 1814—1825.

См. также

• Оренбургские казаки
• Дербетев, Фёдор Иванович
• История Тольятти
• Официальные символы Тольятти

Ссылки

• [kalmyki.narod.ru/projects/kalmykia2005/html/ocherki_1/1_VI_3.htm Участие калмыков в борьбе России против нашествия войск Наполеона]
• [passion-don.org/tribes/tribes_18.html Евграф Савельев - Племенной и общественный состав казачества]
• [www.museum.ru/1812/Army/Kalinin4/index.html Калинин Сергей Евгеньевич - Ставропольское калмыцкое войско в эпоху Наполеоновских войн 1806–1814 гг.]

Отрывок, характеризующий Ставропольский калмыцкий полк

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.


Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.
– Ah, ma delicieuse! [О, моя прелестная!] – сказала она красневшей Наташе. – Charmante! [Очаровательна!] Нет, это ни на что не похоже, мой милый граф, – сказала она вошедшему за ней Илье Андреичу. – Как жить в Москве и никуда не ездить? Нет, я от вас не отстану! Нынче вечером у меня m lle Georges декламирует и соберутся кое кто; и если вы не привезете своих красавиц, которые лучше m lle Georges, то я вас знать не хочу. Мужа нет, он уехал в Тверь, а то бы я его за вами прислала. Непременно приезжайте, непременно, в девятом часу. – Она кивнула головой знакомой модистке, почтительно присевшей ей, и села на кресло подле зеркала, живописно раскинув складки своего бархатного платья. Она не переставала добродушно и весело болтать, беспрестанно восхищаясь красотой Наташи. Она рассмотрела ее платья и похвалила их, похвалилась и своим новым платьем en gaz metallique, [из газа цвета металла,] которое она получила из Парижа и советовала Наташе сделать такое же.
– Впрочем, вам все идет, моя прелестная, – говорила она.
С лица Наташи не сходила улыбка удовольствия. Она чувствовала себя счастливой и расцветающей под похвалами этой милой графини Безуховой, казавшейся ей прежде такой неприступной и важной дамой, и бывшей теперь такой доброй с нею. Наташе стало весело и она чувствовала себя почти влюбленной в эту такую красивую и такую добродушную женщину. Элен с своей стороны искренно восхищалась Наташей и желала повеселить ее. Анатоль просил ее свести его с Наташей, и для этого она приехала к Ростовым. Мысль свести брата с Наташей забавляла ее.
Несмотря на то, что прежде у нее была досада на Наташу за то, что она в Петербурге отбила у нее Бориса, она теперь и не думала об этом, и всей душой, по своему, желала добра Наташе. Уезжая от Ростовых, она отозвала в сторону свою protegee.
– Вчера брат обедал у меня – мы помирали со смеху – ничего не ест и вздыхает по вас, моя прелесть. Il est fou, mais fou amoureux de vous, ma chere. [Он сходит с ума, но сходит с ума от любви к вам, моя милая.]
Наташа багрово покраснела услыхав эти слова.
– Как краснеет, как краснеет, ma delicieuse! [моя прелесть!] – проговорила Элен. – Непременно приезжайте. Si vous aimez quelqu'un, ma delicieuse, ce n'est pas une raison pour se cloitrer. Si meme vous etes promise, je suis sure que votre рromis aurait desire que vous alliez dans le monde en son absence plutot que de deperir d'ennui. [Из того, что вы любите кого нибудь, моя прелестная, никак не следует жить монашенкой. Даже если вы невеста, я уверена, что ваш жених предпочел бы, чтобы вы в его отсутствии выезжали в свет, чем погибали со скуки.]
«Стало быть она знает, что я невеста, стало быть и oни с мужем, с Пьером, с этим справедливым Пьером, думала Наташа, говорили и смеялись про это. Стало быть это ничего». И опять под влиянием Элен то, что прежде представлялось страшным, показалось простым и естественным. «И она такая grande dame, [важная барыня,] такая милая и так видно всей душой любит меня, думала Наташа. И отчего не веселиться?» думала Наташа, удивленными, широко раскрытыми глазами глядя на Элен.
К обеду вернулась Марья Дмитриевна, молчаливая и серьезная, очевидно понесшая поражение у старого князя. Она была еще слишком взволнована от происшедшего столкновения, чтобы быть в силах спокойно рассказать дело. На вопрос графа она отвечала, что всё хорошо и что она завтра расскажет. Узнав о посещении графини Безуховой и приглашении на вечер, Марья Дмитриевна сказала:
– С Безуховой водиться я не люблю и не посоветую; ну, да уж если обещала, поезжай, рассеешься, – прибавила она, обращаясь к Наташе.


Граф Илья Андреич повез своих девиц к графине Безуховой. На вечере было довольно много народу. Но всё общество было почти незнакомо Наташе. Граф Илья Андреич с неудовольствием заметил, что всё это общество состояло преимущественно из мужчин и дам, известных вольностью обращения. M lle Georges, окруженная молодежью, стояла в углу гостиной. Было несколько французов и между ними Метивье, бывший, со времени приезда Элен, домашним человеком у нее. Граф Илья Андреич решился не садиться за карты, не отходить от дочерей и уехать как только кончится представление Georges.
Анатоль очевидно у двери ожидал входа Ростовых. Он, тотчас же поздоровавшись с графом, подошел к Наташе и пошел за ней. Как только Наташа его увидала, тоже как и в театре, чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему и страха от отсутствия нравственных преград между ею и им, охватило ее. Элен радостно приняла Наташу и громко восхищалась ее красотой и туалетом. Вскоре после их приезда, m lle Georges вышла из комнаты, чтобы одеться. В гостиной стали расстанавливать стулья и усаживаться. Анатоль подвинул Наташе стул и хотел сесть подле, но граф, не спускавший глаз с Наташи, сел подле нее. Анатоль сел сзади.
M lle Georges с оголенными, с ямочками, толстыми руками, в красной шали, надетой на одно плечо, вышла в оставленное для нее пустое пространство между кресел и остановилась в ненатуральной позе. Послышался восторженный шопот. M lle Georges строго и мрачно оглянула публику и начала говорить по французски какие то стихи, где речь шла о ее преступной любви к своему сыну. Она местами возвышала голос, местами шептала, торжественно поднимая голову, местами останавливалась и хрипела, выкатывая глаза.
– Adorable, divin, delicieux! [Восхитительно, божественно, чудесно!] – слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего то.
После первого монолога всё общество встало и окружило m lle Georges, выражая ей свой восторг.
– Как она хороша! – сказала Наташа отцу, который вместе с другими встал и сквозь толпу подвигался к актрисе.
– Я не нахожу, глядя на вас, – сказал Анатоль, следуя за Наташей. Он сказал это в такое время, когда она одна могла его слышать. – Вы прелестны… с той минуты, как я увидал вас, я не переставал….
– Пойдем, пойдем, Наташа, – сказал граф, возвращаясь за дочерью. – Как хороша!
Наташа ничего не говоря подошла к отцу и вопросительно удивленными глазами смотрела на него.
После нескольких приемов декламации m lle Georges уехала и графиня Безухая попросила общество в залу.
Граф хотел уехать, но Элен умоляла не испортить ее импровизированный бал. Ростовы остались. Анатоль пригласил Наташу на вальс и во время вальса он, пожимая ее стан и руку, сказал ей, что она ravissante [обворожительна] и что он любит ее. Во время экосеза, который она опять танцовала с Курагиным, когда они остались одни, Анатоль ничего не говорил ей и только смотрел на нее. Наташа была в сомнении, не во сне ли она видела то, что он сказал ей во время вальса. В конце первой фигуры он опять пожал ей руку. Наташа подняла на него испуганные глаза, но такое самоуверенно нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла глядя на него сказать того, что она имела сказать ему. Она опустила глаза.
– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны? Нам начинать.
Наташа, оживленная и тревожная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг себя и казалась веселее чем обыкновенно. Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?… – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз.
– Натали?! – прошептал вопросительно его голос, и кто то больно сжимал ее руки.
– Натали?!
«Я ничего не понимаю, мне нечего говорить», сказал ее взгляд.
Горячие губы прижались к ее губам и в ту же минуту она почувствовала себя опять свободною, и в комнате послышался шум шагов и платья Элен. Наташа оглянулась на Элен, потом, красная и дрожащая, взглянула на него испуганно вопросительно и пошла к двери.
– Un mot, un seul, au nom de Dieu, [Одно слово, только одно, ради Бога,] – говорил Анатоль.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.


Пришло утро с его заботами и суетой. Все встали, задвигались, заговорили, опять пришли модистки, опять вышла Марья Дмитриевна и позвали к чаю. Наташа широко раскрытыми глазами, как будто она хотела перехватить всякий устремленный на нее взгляд, беспокойно оглядывалась на всех и старалась казаться такою же, какою она была всегда.
После завтрака Марья Дмитриевна (это было лучшее время ее), сев на свое кресло, подозвала к себе Наташу и старого графа.
– Ну с, друзья мои, теперь я всё дело обдумала и вот вам мой совет, – начала она. – Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну с и поговорила с ним…. Он кричать вздумал. Да меня не перекричишь! Я всё ему выпела!
– Да что же он? – спросил граф.
– Он то что? сумасброд… слышать не хочет; ну, да что говорить, и так мы бедную девочку измучили, – сказала Марья Дмитриевна. – А совет мой вам, чтобы дела покончить и ехать домой, в Отрадное… и там ждать…
– Ах, нет! – вскрикнула Наташа.
– Нет, ехать, – сказала Марья Дмитриевна. – И там ждать. – Если жених теперь сюда приедет – без ссоры не обойдется, а он тут один на один с стариком всё переговорит и потом к вам приедет.
Илья Андреич одобрил это предложение, тотчас поняв всю разумность его. Ежели старик смягчится, то тем лучше будет приехать к нему в Москву или Лысые Горы, уже после; если нет, то венчаться против его воли можно будет только в Отрадном.
– И истинная правда, – сказал он. – Я и жалею, что к нему ездил и ее возил, – сказал старый граф.
– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
– Да она и не любит меня, – сказала Наташа.
– Вздор, не говори, – крикнула Марья Дмитриевна.
– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.