Катарина Шведская

Катарина Шведская

Екатерина Шведская (швед. Katarina av Sverige, или швед. Katarina Karlsdotter Vasa; 10 ноября 1584, Нючёпинг — 13 декабря 1638, Вестерос) — шведская принцесса из династии Ваза. В замужестве — герцогиня Пфальц-Цвейбрюккена, супруга своего троюродного брата Иоганна Казимира Пфальц-Цвейбрюкен-Клеебургского.

Биография

Ранний период жизни

Екатерина была дочерью шведского короля Карла IX и его первой супруги Анны Марии Пфальцской. Семейные отношения её родителей можно описать как «счастливый Союз её отца — власти и мудрости, и её матери — спокойствие и смирение». Мать умерла в 1589 году, и девочка была отдана на воспитание немецкий фрейлине Евфросинии Хельдине фон Диффенау, о которой Екатерина позднее очень тепло отзывалась. В 1592 году её отец женится на Кристине Гольштейн-Готторпский. По имеющимся данным, принцесса хорошо ладила с мачехой и была близка с её сводными братьями и сёстрами, особенно с её старшим братом, будущим королём Густавом-Адольфом.

Екатерина вышла замуж довольно поздно для принцессы своего времени. Хотя она была наследницей шведского трона, её статус на международном брачном рынке была неопределенным из-за политической ситуации в Швеции — в связи с тем, что её отец отвоевал трон у своего племянника Сигизмунда. Брак её родителей был заключён также как политический союз с антигабсбургской партией в Германии, которая в свою очередь была в союзе с королём Генрихом IV Французским и французскими гугенотами. В связи с этим и в 1599—1600 были планы устроить брак между нею и протестантским французским принцем Генрихом, герцогом де Роган, одним из лидеров французских гугенотов. Однако Генрих женился на другой в 1603 году. При поддержке её мачехи, вдовствующей королевы Кристины, архиепископ Бременский устроил брак между Екатериной и её дальним родственником Иоганном Казимиром Пфальц-Цвейбрюкенским. Хотя он был сравнительно беден, у Иоганна Казимира были связи в Германии, которые считались ценными для Швеции (хотя граф Аксель Оксеншерна и выступал против этого брака). Свадьба состоялась 11 июня 1615 года в Стокгольме. Екатерина была, как по воле обоих родителей, так и согласно «Закона о приданом шведских принцесс», одной из богатейших наследниц в Швеции. Так как экономическая ситуация в то время была напряжённой, Екатерина осталась в Швеции в первые годы после замужества с тем, чтобы защитить свои интересы. В январе 1618 года она уехала в Германию. Там паре был передан замок Клебург в Северном Эльзасе в качестве резиденции. Год спустя Иоганн Казимир начал строить новую резиденцию, дворец в стиле эпохи Возрождения Катариненбург возле Клебурга. В 1620 году Тридцатилетняя война заставила супругов бежать в Страсбург.

Возвращение в Швецию

В 1622 году её брат, король Густав Адольф, попросил Екатерину вернуться в Швецию, вместе со своей семьёй. После смерти своего младшего брата, а также ввиду отсутствия наследников шведского престола это, очевидно, и было причиной, по которой монарх пожелал переселить её в место, безопасное от превратностей Тридцатилетней войны. Екатерина приняла приглашение и прибыла в Швецию с семьёй в июне 1622 года. После её приезда рождение у неё сына Карла немедленно укрепило её позиции. В Швеции Екатерине и её супругу был предоставлен замок и графство Стегеборг — в качестве оплаты части приданого. Екатерина и Иоганн Казимир поселились в Стегеборге, где жили со своим двором с королевской пышностью. Так, при дворе Екатерины находились 60 фрейлин и статс-дам. Екатерина активно занималась управлением этого владения, и в 1626 году был дан особый указ, закрепивший Стегеборг как её личный феод.

Екатерина была в очень хороших отношениях со своим братом-королём Густавом Адольфом, приглашавшим её также для консультаций. Во время своих поездок он часто просил её — совместно с его супругой, королевой Марией Элеонорой — заниматься управлением страной. Екатерина была склонна к определенным интригам, ей приходилось судиться с некоторыми представителями аристократии, пытавшимися очернить её имя в глазах королевской четы, однако ей удалось избежать обвинений. Была в хороших отношениях с династиями Пфальца и Бранденбурга, с которыми она переписывалась. В 1631 г., Екатерине на воспитание передали её племянницу, принцессу Кристину, наследницу престола, когда королеве было разрешено присоединиться к королю в Германии, где он участвовал в Тридцатилетней войне. Кристина оставалась на её попечении до тех пор, пока Мария Элеонора не вернулась в Швецию, после смерти Густава Адольфа в 1632 году. После смерти короля Густава Адольфа у супругов возник конфликт с опекуном правительства королевы Кристины — из-за их имущественного положения и права на Стегеборг. Тогда Иоганн Казимир нарушил решение королевского совета, и в 1633 году супруги ушли из Стегеборга.

Екатерина не проявляла никакого интереса к политике и не принимала участия в государственных делах. В 1636 году, однако, вдовствующая королева Мария Элеонора была признана непригодной в качестве опекуна и была лишена прав опеки молодого монарха. В связи с этим Екатерина была назначена официальным опекуном и приёмной матерью, как и воспитательницей молодой королевы. Назначение было сделано по рекомендации графа Акселя Оксеншерны. Екатерина, как сообщается, приняла это задание с неохотой, так как оно разрушило её отношения с Марией Элеонорой. Годы екатерининского ухода Кристина описывала как счастливые. Герцогиня Екатерина лично пользовалась большим уважением и популярностью в Швеции в качестве члена королевского дома и как приемный родитель монарха, однако это особое положение никак не распространялось на её супруга. Иоганн Казимир в своём поведении был сам осторожен, так как чувствовал разницу в положении своём и своей супруги-регента королевства. Так, во время открытия парламента в 1633 году, по пожеланию королевского совета Екатерина следовала в процессии рядом с королевой Кристиной, её же супругу было предложено на выбор: либо стоять и наблюдать за церемонией из окна или не присутствовать вообще.

Екатерина скончалась в Вестеросе, куда королевский двор бежал от эпидемии чумы в Стокгольме. После её смерти первый министр Швеции, граф А.Оксенштерна сказал, что он предпочел бы похоронить собственную мать два раза, чем в очередной раз видеть «преждевременную смерть этой благородной принцессы».

Семья

11 июня 1615 г. Екатерина вышла замуж за пфальцграфа Иоганна Казимира Пфальц-Цвейбрюкен-Клеебургского. Пятеро из их детей выжили в младенчестве:

• Кристина Магдалена (1616—1662); замужем за Фридрихом VI (маркграф Баден-Дурлаха). Король Швеции Адольф Фредерик был её правнуком
• Карл X Густав, король Швеции (1622—1660)
• Мария Ефросинья (1625—1687 г.); замужем за графом Магнусом Габриэлем де ла Гарди
• Элеонора Екатерина (1626—1692 г.); замужем за Фридрихом, ландграфом Гессен-Эшвеге
• Адольф Иоанн I, граф Пфальц-Клеебурга (1629—1689)

Все короли Швеции после её сына, кроме трёх (Фредрика I, Оскара I и Карла XIV Юхана), являются её потомками.

Отрывок, характеризующий Катарина Шведская

Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.