Кизияр

Район города Кизияр укр. Страна УкраинаУкраина Область Запорожская областьЗапорожская область Район Мелитополь Координаты 46°51′07″ с. ш. 35°22′34″ в. д.46.85194° с. ш. 35.37611° в. д. / 46.85194; 35.37611    Первое упоминание 1813 Прежние названия Киз-Яр Официальный язык украинский, русский Часовой пояс UTC+2, летом UTC+3 Автомобильный код AP, КР / 08

Кизияр — исторический район города Мелитополя, лежащий у Кизиярского ручья. Предположительно, находится на месте ногайского аула Киз-Яр. С начала XIX века был селом, а в 1939 году был включен в состав Мелитополя. На территории района находится частный сектор и ряд предприятий.

История

Происхождение названи

Мелитопольский чиновник Павел Дзякович в конце XIX века записал такую ногайскую легенду о происхождении названия Киз-Яра:

Давным-давно, ещё до прихода татар в Крым, в балке Киз-Яр, которая в то время была покрыта лесом, жило племя женщин-амазонок. Воительницы были храбрыми, хорошо стреляли из лука, рубились мечом, ездили верхом и часто в сражениях побеждали мужчин соседнего племени. Пленные становились мужьями амазонок. Их судьба была тяжелым испытанием: чёрная работа, частые травмы, а когда избранником были недовольны — его убивали. Из новорожденных в живых оставляли только девочек. Руководила амазонками, водила их в бой прекрасная девушка-воительница. Так было до тех пор, пока она не попала в плен. Она влюбилась в царевича мужского племени, но не захотела подчиниться общей участи всех женщин и выйти замуж. Выкупив себя, царица вернулась в родное племя, но не смогла перебороть свою любовь. Она собрала всех своих соплеменниц и приказала сжечь себя на костре. С тех пор и появилось название балки Киз-Яр ('киз' — 'девушка', 'яр' — 'балка').

Легенды об амазонках, живших на территории Мелитополя, нашли подтверждение в 1948 году, когда на территории силикатного завода, находящегося как раз в Кизиярской балке, было найдено захоронение женщины-воительницы. Её голова была украшена золотой диадемой, на груди, руках и ногах также были драгоценные украшения, а рядом находились меч, котёл и конское седло, украшенное накладными золотыми бляхами.

Основание

П. Дзякович сообщает, что Новоалександровская слобода, положившая начало городу Мелитополю, была основана на месте ногайского аула Киз-Яр. Тем не менее, такой аул не упоминается ни в списке селений, составленном Н. М. Бердяевым в 1797 году в связи с изменением административно-территориального деления Новороссии, ни в «Ведомости ногайским волостям» за 1812 год. С другой стороны, в «Атласе области Таврической составляющем семь уездных карт и пять городовых планов» на карте Мелитопольского уезда показано «селение Кизильяр», находящееся, правда, не на месте современного Мелитополя, а на месте села Вознесенки.

О том, что мог бы представлять собой ногайский аул Киз-Яр, можно судить по описанию уклада жизни ногайцев, обитавших к востоку от Молочной реки, оставленному Таврическим вице-губернатором Андреем Шостаком в 1804 году:

Я нашел их кочующими в летнее время по-прежнему с места на место. На зиму хотя возвращаются туда, где заготовляют топливо и сено, и где у некоторых есть небольшие хижины и отчасти загорожи из бурьяну;… Зимовники их в том единственно заключаются, что каждое семейство, или по их названию, казан, отделяются небольшим окопом.

Осенью 1812 года, после заключения Бухарестского мирного договора между Россией и Османской империей, многие ногайцы воспользовались правом переселения в Турцию, предоставленным им этим договором. Осенью 1812 года более 3000 ногайцев покинули территорию Мелитопольского уезда.

Пожалуй, первым достоверным упоминанием о Кизияре, является указ, полученный 26 июня 1813 года губернским землемером Мухиным. В указе отмечалось, что в Губернское Правление обратилось 334 души мужского пола крестьян из села Тимошевки с просьбой о переселении, в связи с недостатком воды в селе, «на землю оставшуюся в Мелитопольском уезде пустопорозжею в урочище Кизильяре где имели место жительство отправившиеся за границу буджакские татары».

В 1814 году Таврический губернский землемер Мухин получил из Таврической казенной экспедиции указ № 3943 от 10 августа, в котором отмечалось:

Казенная экспедиция слушав рапорт Мелитопольского нижнего земского суда... заседателя оного суда Ковтуновского, что в урочище Кизиляр назначил он место где церкви и домам быть и позволил селиться там из числа тимошевских жителей девяноста пяти душам, кои для поселения там на основании указа сей экспедиции уже прибыли... Ныне тимошевские жители зачали строиться.

Тогда же в журнале входящих бумаг Мухина была сделана запись под № 127:

За № 3943 велено уездному землемеру... земли отдать под поселение слободы с наименованием Кизильяр тимошовским жителям...

Российская империя

1 сентября 1868 года на сходе крестьян Мелитопольского сельского общества было решено ходатайствовать о выделении Кизиярского и Песчанского участков в самостоятельные сельские общества. Ходатайство было поддержано Таврическим губернским по крестьянским делам Присутствием, Министерством финансов и Министерством внутренних дел. Однако только 17 октября 1877 года Главный комитет об устройстве сельского состояния решил «разрешить разделение Мелитопольского сельского общества на два отдельные общества»: Кизиярское и Песчанское в пределах Терпеньевской волости. Площадь Песчанского сельского общества составила 7321.5 гектар.

В конце XIX века Кизияр быстро рос, что можно видеть из следующей таблицы:

Год	Население	Число дворов	Источник
1886	1922	236
1889	1877	259
1892	2793	298
1900	5400	540

В 1874 году в Кизияре и ещё одном селе, впоследствии вошедшем в состав Мелитополя — Песчаном — были открыты одноклассные начальные народные училища.

В 1888 году строительным отделением Таврического губернского правления был утвержден проект чугунолитейного и механического завода братьев Классен в селе Кизияр.

В 1894 году в Кизияре были открыты два земских народных училища.

В конце XIX — начале XX века при селе Кизияр располагалось имение знаменитого земского врача и садовода Андрея Корвацкого под названием Новая Дача (а несколько к северо-востоку от неё находилась Старая Дача). Оба имения были известны своими плодовыми насаждениями. В частности, на Старой Даче был устроен артезианский колодец, обеспечивающий 15 тыс. вёдер воды в сутки, а в саду Новой Дачи имелся «прекрасный промышленный плодовый питомник».

25 августа 1904 года в Городской думе рассматривался вопрос о присоединении Кизияра и Песчаного к Мелитополю. Дума, ввиду неразработанности вопроса, оставила его открытым.

В 1904 году Мелитопольское сельскохозяйственное общество открыло в Кизияре пункт проката сельскохозяйственной техники. В пункте имелся триер, отделяющий ячмень от пшеницы, и сортировка-веялка Клейтона.

В 1913 году в селе Кизияр при становой квартире был учрежден адресный стол.

Также в 1913 году в Мелитополе в саду Салпацкого на Бульварной улице было заложено подворье Инкерманского монастыря, а сам монастырь планировалось построить на земле крестьян села Кизияр «на высоком кряже по дороге в Семёновку».

Советский период (1920-1939)

В 1923 году Всеукраинский центральный исполнительный комитет принял постановление, по которому город Мелитополь становился центром Мелитопольского округа и выделялся в самостоятельную административную единицу, а Кизиярская волость преобразовывалась в Кизиярский район.

В 1924 году в Кизияре были открыты детские дневные ясли.

В 1927—1933 годах в сёлах Кизияр и Песчаное были образованы колхозы «14 лет Октября», «Коммунар», «Заря», «Промінь культури», им. Сталина, которые стали подчиняться городскому совету.

В 1828 году гофентальская промартель «Червоный рабочий» и михайловская промартель «Строитель» слились в кизиярскую производственно-кооперативную артель «Будівельник». Правление новой артели находилось Кизияре на кирпично-силикатном заводе, бывшем Шаца. В том же году мелитопольское кооперативное товарищество «Культура» и кизиярское кооперативное товарищество «Степовий садовод» слились в одно товарищество под названием кизиярское кооперативное товарищество «Культура».

В 1920-е годы первый квартал села Кизияр был включён в состав Мелитополя.

Вскоре к городу присоединилась и оставшаяся часть села. 3 января 1939 года в театре им. Шевченко (сейчас ДК «Октябрь») состоялся объединённый пленум Мелитопольского горсовета, Кизиярского и Песчанского сельсоветов, на котором было принято решение о присоединении Кизияра и Песчаного к Мелитополю.

В составе Мелитополя

С первых чисел октября по 6 ноября 1942 года, во время немецкой оккупации, дети в возрасте от 14 до 17 лет занимались в Кизиярской балке принудительными работами. Под надзором полиции они расчищали сток Кизиярского ручья и возводили дамбу для защиты нижней части города от паводка. Рабочий день длился с 8 до 16 часов с перерывом на обед. Детей, многие из которых простуживались и болели, заставляли ходить строем и по-военному приветствовать начальство. В итоге весь труд оказался проделанным насмарку: первые же дожди размыли всё, что было сделано.

В 1954 году на основании плана развития сети библиотек в Мелитополе горисполком принял решение открыть вторую городскую библиотеку для детей и юношества по ул. Коммунаров (сейчас ул. Павла Дзяковича, 204).

В массовой культуре

• В игре Mount & Blade. Огнём и мечом есть крепость с названием Кызыл-Яр.

Известные уроженцы

• Стреляева, Лидия Николаевна (1906–1987) — учёный-селекционер, заслуженный агроном Республики Башкортостан (1982), лауреат Государственной премии СССР

Отрывок, характеризующий Кизияр

Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».