Кино-глаз

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)
Кино глаз
Жанр

неигровой фильм

Режиссёр

Дзига Вертов

Оператор

Михаил Кауфман

Кинокомпания

Госкино

Длительность

79 минут

Страна

СССР СССР

Год

1924

IMDb

ID 0015039

К:Фильмы 1924 года

«Кино-глаз» — неигровой немой фильм, снятый режиссёром Дзигой Вертовым и оператором Михаилом Кауфманом в 1924 году. Экспериментальная картина, в которой были заложены принципы вертовской кинодокументалистики, вызвала разноречивые отклики от критиков и киноведов. Лента получила премию на Международной выставке в Париже.





Сюжет

Фильм представляет собой серию коротких эпизодов, предваряемых титрами-заголовками. Так, первая часть, озаглавленная «В церковном празднике, или Действие самогона на деревенских баб», — это зарисовка о стихийном народном гулянии с плясками под гармонь. В двух следующих эпизодах — «У деревенских пионеров» и «У городских пионеров» — рассказывается о том, как дети школьного возраста участвуют в пропаганде кооперативного движения: они посещают рынки, сравнивают цены на продукты у торговцев-одиночек и кооператоров, расклеивают объявления «Не давай купцам наживы, покупай в кооперативе!»[1].

Небольшая глава «Утро в лагере» знакомит зрителей с бытом пионеров: они живут в палатках, умываются в реке, сами готовят себе завтрак. Там же, на природе, создана «парикмахерская» для сельских жителей, а также паяльная мастерская, в которой ребята ремонтируют принесённую крестьянами хозяйственную утварь. В другом эпизоде показано, как проходило строительство и открытие лагеря. Сюжеты, повествующие о жизни пионеров, чередуются с зарисовками, не связанными с ними тематически, — в одной из них китайский иллюзионист Чан-Ги-Уан прямо на улице демонстрирует фокусы с посудой и проволокой; в другой создатели фильма многократно воспроизводят прыжок в воду с вышки, с помощью титров обращая внимание на технику спортсмена[1].

История создания

Готовя заявку на производство «Кино-глаза», Дзига Вертов писал, что это будет первая в мира картина, снятая без участия актёров, костюмеров, художников и гримёров; ему как режиссёру не понадобятся студийные павильоны и декорации, потому что герои ленты будут жить в реальной жизни[2]. К проекту докладной записки, адресованной дирекции Госкино, был приложен список участников киногруппы, включавший оператора, почтальона, сотрудника уголовного розыска, медиков, пожарных, велосипедиста; кроме того, был представлен перечень объектов, на территории которых намечались съёмки (пионерский лагерь, хлебопекарня, спортивная площадка, пароход, кладбище и так далее). Первый список именовался «Вместо актёров», второй имел заголовок «Вместо ателье». Режиссёр предполагал, что «Кино-глаз» станет шестисерийной кинохроникой, однако сумел снять лишь первый выпуск — «Жизнь врасплох»[3].

По воспоминаниям Ильи Копалина, в 1923 году в его родную деревню Павловское-Лужецкое прибыла съёмочная группа, состоявшая из четырёх человек. Кинематографистов заинтересовал этот район не только из-за живописных истринских пейзажей, но и потому, что на берегу реки расположился один из первых в СССР пионерских лагерей. Пригласив местных жителей в деревенскую школу, «киноки» (именно так называли себя гости) рассказали о том, что на территории Павловского и в его окрестностях будут работать люди с киноаппаратами, и попросили оказывать им максимальное содействие. Там же произошло знакомство Копалина с «киноками», после чего Илья Петрович, считавший себя учеником Вертова, связал свою жизнь с документальным кино[4]. Как рассказывал один из основателей пионерского движения в СССР Борис Кудинов, в 1923 году он по заданию Краснопресненского райкома комсомола работал вожатым лагеря швейной фабрики «Красная оборона». Прежде чем выехать к месту съёмок, Вертов и администратор киногруппы Кагарлицкий встретились с Кудиновым в помещении кинокомпании «Культкино» и подробно рассказали ему о целях их деятельности. Вертовская группа жила в Павловском-Лужецком и каждое утро выезжала в пионерский палаточный городок. Кинематографисты настоятельно просили, чтобы дети и взрослые не обращали на них внимания; съёмки велись в естественной атмосфере, без постановочных эпизодов[5]. Фильм, во многом считающийся экспериментальным и снятый в соответствии с теорией Дзиги Вертова о «жизни врасплох», вышел в прокат в 1924 году и получил премию на Международной выставке в Париже[6].

Отзывы и рецензии

Первый общественный просмотр «Кино-глаза» состоялся в 1924 году в московском кинотеатре «Художественный». Премьерный показ вызвал большой интерес со стороны коллег Вертова — в зале сидели представители кинематографического сообщества, было много литераторов; кроме того, прибыли жители деревни Павловское-Лужецкое. По окончании просмотра началось обсуждение, проходившее весьма жёстко: критики вертовской концепции развития документального кино не поняли режиссёрского посыла; выступавшие говорили о том, что плёнка, выданная «кинокам» для съёмок, была потрачена напрасно[7].

Своеобразным ответом оппонентам Вертова и сторонникам сюжетных фильмов стала заметка в «Правде» (1924, 15 октября), написанная музыкальным деятелем Борисом Гусманом. В ней, в частности, говорилось, что после доработки «Кино-глаза» страна получит «первую удачную фильму», которую можно будет показывать рабочим и крестьянам: «Здесь есть моменты, которые впервые… демонстрируют наглядно смычку города с деревней». В другой публикации Гусман утверждал, что вертовское стремление внедряться в гущу жизни и изображать её «без преображения или инсценировки» заслуживает поддержки[8]. В то же время Борис Евсеевич признавал, что эпизоды «Кино-глаза» не имеют объединяющего стержня, сюжеты разрознены и не связаны между собой, поэтому восприятие зрителя постоянно рассеивается[9].

Художественные особенности

Одним из новаторских приёмов Дзиги Вертова, артикулированных в «Кино-глазе» и впоследствии воплощённых в картине «Человек с киноаппаратом», было композиционное выстраивание эпизодов по законам поэзии. Он отказывался от жёсткой хронологии частей и перемешивал сюжеты в соответствии с собственными представлениями о ритме и картинке[10]. «Кино-глаз» наполнен метафорами, созданными по принципу ассоциаций. Так, сюжет, рассказывающий об обратном пути хлеба (готовый каравай прямо в пекарне превращается сначала в тесто, затем — в ржаные колосья), а также эпизод о «возвращении» туши быка в пасущееся на лугу животное призваны показать, что вещи и продукты производит человек, к которому всё в конечном итоге и возвращается[11]. Сам режиссёр объяснял сцены «воскрешения» быка и движение времени в обратную сторону так:

Настоящая картина представляет собой атаку киноаппаратами нашей действительности и подготавливает на фоне классовых и бытовых противоречий тему всесоздающего труда. Вскрывая происхождение вещей и хлеба, киноаппарат дает возможность каждому трудящемуся наглядно убедиться, что все вещи делает он сам, трудящийся, а следовательно, они ему и принадлежат[12].

Исследователи обратили внимание на один из кадров «Кино-глаза», в котором ракурс смещён, а потому московская улица показана лежащей на боку. Кадр снят оператором Михаилом Кауфманом в соответствии с авангардными установками 1920-х годов, когда приветствовались революционные эксперименты с камерой и фотоаппаратом. Подобные фрагменты, созданные для того, чтобы «революционировать… зрительное мышление», были свойственны основоположнику конструктивизма Александру Родченко, с которым Вертов и Кауфман были связаны дружескими отношениями, — все трое были близки к Левому фронту искусств[13]. Новаторский характер «Кино-глаза» в целом был признан интересным, хотя киноведы и спустя десятилетия после выхода фильма отмечали отсутствие внутренней логики при монтаже эпизодов и склонность Вертова и Кауфмана к немотивированным эффектам[6].

Создатели

Напишите отзыв о статье "Кино-глаз"

Примечания

  1. 1 2 Владимирцева, 1969, с. 313—315.
  2. Дробашенко, 1966, с. 68.
  3. Дробашенко, 1966, с. 310.
  4. Свилова, 1976, с. 104—105.
  5. Свилова, 1976, с. 113—114.
  6. 1 2 Владимирцева, 1969, с. 313.
  7. Свилова, 1976, с. 106—107.
  8. Свилова, 1976, с. 149.
  9. Новикова А. [kinoart.ru/blogs/detskij-mir Детский мир] // Искусство кино. — 2015. — 22 январь.
  10. Свилова, 1976, с. 60.
  11. Дробашенко, 1966, с. 14.
  12. Борисова О. С. [cyberleninka.ru/article/n/kriticheskie-razmyshleniya-o-metodologicheskih-modelyah-vizualnyh-issledovaniy Критические размышления о методологических моделях визуальных исследований] // Наука. Искусство. Культура. — 2015. — № 2 (6).
  13. Цивьян Ю. [magazines.russ.ru/nlo/2008/92/ci3.html Жест революции, или Шкловский как путаник] // Новое литературное обозрение. — 2008. — № 92.

Литература

  • История советского кино в четырёх томах / Редакторы И. Н. Владимирцева, А. М. Сандлер. — М.: Искусство, 1969. — Т. 1. — 754 с.
  • Дзига Вертов. Статьи. Дневники. Замыслы / Редактор С. Дробашенко. — М.: Искусство, 1966. — 320 с.
  • Дзига Вертов в воспоминаниях современников / Составители Е. И. Свилова, А. Л. Виноградова. — М.: Искусство, 1976. — 280 с.

Ссылки

  • [www.imdb.com/title/tt0015039/ Киноглаз (1924)]. Internet Movie Database. Проверено 5 октября 2016.

Отрывок, характеризующий Кино-глаз

– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.