Искусство кино

Это статья о научном журнале, статья о роде искусства называется Киноискусство.

Искусство кино
Специализация:	искусствоведение
Периодичность:	1 раз в месяц
Язык:	русский
Адрес редакции:	Москва, ул. Арбат, д. 35
Главный редактор:	Даниил Дондурей
Издатель:	Госкино Союз кинематографистов СССР Некоммерческое партнёрство «Редакция журнала „Искусство кино“» (с 1993)
Страна:	Россия
Дата основания:	январь 1931 года
Объём:	176 полос (12 авторских листов)
Тираж:	4000 экземпляров
ISSN печатной версии:	[www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0130-6405&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0130-6405]
Индекс по каталогу «Роспечати»:	[pressa.rosp.ru/tvr.asp?tvr_code=70402 70402]
Награды:
Веб-сайт:	[kinoart.ru kinoart.ru]

К:Печатные издания, возникшие в 1931 году

«Иску́сство кино́» — советский и российский ежемесячный научный журнал, посвящённый проблемам мирового кинематографа, а также публикующий аналитические материалы по прочим видам искусства. Выходит с января 1931 года, вместе с родственным ему «Советским экраном» является одним из старейших периодических киноизданий в мире. Главный редактор — Даниил Дондурей (с 1993 года).

Сталинская эпоха

Издание возникло в январе 1931 года в результате объединения журналов «Кино и жизнь» и «Кино и культура» под одной обложкой. Новый ежемесячник получил название «Пролетарское кино». В 1933—35 годы он выходил под заголовком «Советское кино», а своё современное название — «Искусство кино» — обрёл в январе 1936 года. Киновед Олег Ковалов связывает эти переименования с идеологическими причинами: отсылки к пролетариату стали неуместны после упразднения Российской ассоциации пролетарских писателей, а авангардизм советского кино плохо уживался со взятым курсом на «борьбу с формализмом». Тем не менее, несмотря на усиление идеологического давления, в довоенные годы на страницах журнала появились работы ведущих теоретиков и практиков кино того времени — «О строении вещей» Сергея Эйзенштейна, «Реализм, натурализм и система Станиславского» Всеволода Пудовкина, «О жанрах „важных“ и „не важных“» Виктора Шкловского, «К проблеме киностиля» Белы Балажа, а также статьи Александра Довженко, Григория Козинцева, Жоржа Садуля.

В годы Великой Отечественной войны журнал не издавался. В сентябре 1946 года постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о кинофильме «Большая жизнь» ознаменовало ужесточение советской культурной политики в области кинематографа. Вторая серия «Ивана Грозного» Эйзенштейна, «Адмирал Нахимов» Пудовкина и «Простые люди» Григория Козинцева и Леонида Трауберга были охарактеризованы в документе как «неудачные и ошибочные» фильмы. Обо всех этих лентах в «Искусстве кино» уже успели выйти благожелательные отзывы, поэтому за «утрату бдительности» Иван Пырьев был смещён с поста редактора журнала. При новом руководстве журнал принял участие в «борьбе с космополитизмом», клеймил «загнивающее кино капиталистического мира», публиковал «идеологически выдержанные» материалы, восхваляющие «родного Вождя» Иосифа Сталина и фильмы, посвящённые ему.

«Оттепель»

Существенные перемены в жизни издания произошли после исторического XX съезда КПСС и начала хрущёвской «оттепели». В 1956 году редакцию «Искусства кино» возглавила киновед Людмила Погожева, сменившая Виталия Ждана. Через год журнал вернулся к ежемесячному формату (с 1950 г. он выходил вдвое реже) и стал выпускаться в новом дизайне. Над оформлением обложки трудился известный художник-график Соломон Телингатер. Изменения коснулись и внутреннего содержания журнала. Вместо традиционной передовицы первый номер обновлённого издания открывал «круглый стол», на котором Сергей Юткевич призвал авторов «говорить о самом главном — об искусстве кино». Последовавшая затем публикация Виктора Некрасова, в которой писатель высказался в поддержку картины «Два Фёдора» Марлена Хуциева, противопоставив её «официозной» «Поэме о море» Юлии Солнцевой, явилась своеобразным «программным манифестом» журнала. Издание приветствовало приход в кинематограф нового поколения режиссёров, позднее названных «шестидесятниками» и не отставило без внимания ни один из шедевров «оттепельного» кино.

В 1960-е годы вокруг журнала объединились ведущие молодые искусствоведы страны, сформировавшие своего рода «национальный штаб кинокритики». В числе постоянных авторов «Искусства кино» были Лев Аннинский, Нея Зоркая, В. Кардин, Станислав Рассадин, Александр Свободин, Инна Соловьёва, Майя Туровская, Юрий Ханютин, Вера Шитова. Как отмечает киновед и издатель Любовь Аркус, в эти годы под обложкой «Искусства кино» «критика утвердилась в своих правах как художественный жанр». Не забывал журнал и о мировом кинопроцессе. Благодаря «Искусству кино» советские зрители узнавали о важных новинках западного кинематографа, которые невозможно было увидеть в СССР. Оставаясь верным своим традициям, ежемесячник продолжил печатать обстоятельные материалы по теории киноискусства. Наиболее ценными публикациями такого рода стали эссе Сергея Параджанова «Вечное движение», статья Андрея Тарковского «Запечатлённое время», беседа Сергея Урусевского «О форме». Из переводных материалов существенным прорывом была публикация большой статьи годаровского оператора Рауля Кутара и «киноновеллы» «Гнев» основоположника театра абсурда Эжена Ионеско.

В 1978 году тираж журнала составил около 56 тысяч экземпляров.

Современное состояние

В 1993 году редакцию «Искусства кино» возглавил критик и социолог Даниил Дондурей. Под его руководством издание остаётся ведущим киножурналом России, одновременно расширяя сферу своих интеллектуальных притязаний. Дондурей ввёл в практику журнала выпуск специальных тематических номеров, посвящённых актуальным историческим, социо- и культурологическим проблемам («Фашизм и война», «Новые русские», «В поисках среднего класса» и др.), и сместил приоритеты ежемесячника с критических статей на аналитические материалы. Издание стало уделять значительное внимание телевидению, Интернету и современному искусству. Другое важное направление деятельности журнала — поддержка русской кинодраматургии. Ежегодно на его страницах появляется шестнадцать новых киносценариев. «Искусство кино» также проводит конкурсы среди сценаристов.

Награды

• Орден Трудового Красного Знамени (1981)

Литература

• «Искусство кино» // Советский энциклопедический словарь / Научно-редакционный совет: А. М. Прохоров (пред.). — М.: Советская энциклопедия, 1981. — С. 513, 1598. — 1600 с.

Ссылки

• [kinoart.ru/ Официальный сайт журнала]

Отрывок, характеризующий Искусство кино

– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.