Китани, Минору

Минору Китани
木谷 實
Личная информация
Дата рождения	25 января 1909(1909-01-25)
Место рождения	г. Кобэ, преф. Хёго, Япония
Дата смерти	28 декабря 1975(1975-12-28) (66 лет)
Профессиональная информация
Учитель	Тамэдзиро Судзуки
Начало карьеры	1924
Ранг	9 дан
Организация	Нихон Киин

Китани Минору (яп. 木谷 實 Китани Минору, 25 января 1909 — 28 декабря 1975) — японский профессиональный игрок в го, неоднократный победитель японских го-турниров. Основатель личной школы го, отобравший и воспитавший множество талантливых игроков.

Биография

Китани Минору родился 25 января 1909 года в Кобэ. Занимался го с детства, в 1921 году приехал в Токио и стал учеником Тамэдзиро Судзуки, 9 дан. К 1924 году достиг уровня 1 дана, к 1926 поднялся до третьего (весной 1926 получил 2 дан, а уже осенью того же года — 3). В 1927 году он добился 4 дана. В знаменитом матче против игроков конкурирующей профессиональной организации «Кисэйся» он победил восемь противников подряд. В 1929 — получил 5 дан, в 1933 — 6 дан, в 1935 — 7 дан. Из действующих профессиональных игроков больший уровень в то время имел только Хонъимбо Сюсаи, Мэйдзин.

В 1929 году Китани впервые познакомился и встретился в матче с Го Сэйгэном. В 1933 стала известна разработанная этими двумя игроками теория «новых фусэки» — нетрадиционных для японского го начал партии. Это привело к существенному обновлению и обогащению теории игры, появлению большого количества новых дзёсэки. Тогда же Китани женился на Михару — дочери хозяина гостиницы в курортном местечке Дзигоку-дани провинции Синсю, где, как говорили любители го (эта версия отражена в романе «Мэйдзин» Ясунари Кавабаты), Китани и Го Сэйгэн и разработали новые дебюты. Китани Михару в го не играла, она занималась семьёй и детьми. Всего в семье выросло семеро детей, часть из которых стала мастерами го высокого ранга.

В тридцатые годы Китани много играл в турнирах и матчах, неоднократно выигрывал турнир Оотэаи. В 1937 году он, не проиграв ни одной партии, выиграл отборочный турнир сильнейших профессионалов, победитель которого должен был провести матч с самым именитым из японских игроков того времени — Хонъимбо Сюсаи, Мэйдзином. Правда, постоянный соперник Го Сэйгэн в турнире участия не принимал.

Этот матч, организованный газетой «Токио Нити-Нити» (ныне — «Майнити») имел особое значение для японского го — последний наследственный Хонъимбо и последний из старых Мэйдзинов играл свою последнюю официальную партию с лучшим из новых японских профессионалов. Матч из одной партии продолжался беспрецедентно долго, с 26 июня по 4 декабря 1938 года, с перерывом в три месяца, который был сделан из-за болезни Мэйдзина. Он вошёл в историю го как «Прощальная партия». Из-за возникавших по ходу матча организационных проблем он несколько раз был под угрозой срыва, но, тем не менее, его удалось довести до конца. Китани Минору победил с перевесом в 5 очков, подтвердив, что он является сильнейшим из игроков Японии. Этой партии посвящён роман лауреата Нобелевской премии, японского писателя Ясунари Кавабаты — «Мэйдзин».

В 1939 году Китани встретился в матче из десяти партий с Го Сэйгэном и проиграл 4:6 — с самого начала матча у него не заладилась игра, а когда он начал побеждать, было уже поздно. В 1941 году участвовал в отборочном турнире на матч за титул Хонъимбо. Считался, наряду с Го Сэйгэном, наиболее вероятным претендентом на титул, но, к удивлению многих, до финала не добрался (как, впрочем, и Го Сэйгэн).

В 1942 году получил 8 дан. Продолжал выступать довольно успешно, в 1947, 1953 и 1959 годах становился претендентом на титул Хонъимбо, но так и не завоевал его. В 1954 году перенёс мозговой инсульт, однако смог восстановиться и продолжал играть ещё десять лет. В 1956 году получил 9 дан. В 1956 занял вторую, в 1957 — третью позицию в рейтинге лучших игроков газеты «Асахи». В 1957 выиграл титул «Высший ранг» (сейчас титул не существует), в 1958 повторил это достижение, в 1959 был претендентом, но титул взять не смог. В 1960 стал победителем Кубка NHK, в 1961 вышел в финал Кубка NHK.

В 1964 году во время турнира его состояние резко ухудшилось, он вынужден был прекратить играть и с тех пор больше не выступал, посвятив себя ученикам.

Умер в декабре 1975 года.

Китани додзё

Помимо внушительных личных достижений в го, Китани Минору остался в истории игры как выдающийся учитель, основавший самую успешную школу го XX века (по меньшей мере, в Японии). Как большинство высококвалифицированных профессионалов, Китани занимался подготовкой учеников. Но, кроме обычных занятий с приходящими учениками, с начала 1930-х годов в доме Китани постоянно жили несколько учеников, которых он отбирал из детей, с ранних лет проявивших заметные способности к го. Фактически Китани возродил существовавшую с давних времён практику семейных школ го, когда ученики жили у мастера в доме, практически на правах его собственных детей, одновременно и учась, и помогая по хозяйству. Через ту же школу прошли и собственные дети мастера. Школа Китани Минору получила название «Китани додзё» — по аналогии со школами боевых искусств.

Занимались в школе с утра до вечера. Главным наставником был сам Китани Минору, в последние годы, когда здоровье учителя серьёзно ухудшилось, его заменял Кадзивара Такэо, 9 дан. Распорядок дня школы был жёстким:

• 06:00 — подъём.
• 06:00-07:00 разбор профессиональных партий.
• 07:00 — гимнастика под радиотрансляцию.
• 07:30 — завтрак.
• 08:00 — школа.
• 15:00-17:00 — завершение занятий в школе, лёгкая еда, затем занятия спортом.
• 17:00-18:00 — ужин, уборка помещений и мытьё посуды.
• 18:00-21:00 — игра и обсуждение игр.
• 22:00 — отбой.

Фактически главой школы была жена учителя, Китани Михару. Именно она занималась бытовыми и хозяйственными вопросами, сам Китани Минору только учил го. По воспоминаниям учеников, в школе не ставилось условия обязательного достижения учениками высоких результатов. Учитель стремился как можно большему научить, а от учеников требовалось усердие и дисциплина. Внутренняя конкуренция была лучшим стимулом к самосовершенствованию. Китани стремился не навязывать ученикам свой стиль, а создать условия, в которых они сами придут к пониманию игры, её закономерностей и принципов. Судя по всему, ему это вполне удавалось, во всяком случае, известные ученики школы Китани отличаются своеобразными, не похожими один на другой, стилями игры.

За время существования школы через неё прошло более 60 учеников, из которых не менее 50 смогли получить профессиональный ранг. Подготовленные Китани профессионалы в течение четверти века практически безраздельно господствовали в японском го, часть из них сохраняет свои позиции по сей день. Като Масао уже в 1968 году, в возрасте 21 года, имея всего лишь 4 дан, вошёл в лигу Хонъимбо, сохранил на следующий год место в лиге, а в 1969 стал претендентом на титул. В 1971 Исида Ёсио 7 дан выиграл титул Хонъимбо, став самым молодым обладателем этого титула (ему было тогда 22 года), в 1973 он же выиграл турнир лиги Мэйдзин со счётом 8-0, а в 1974 взял и сам титул. В следующем, 1975 году, Мэйдзин был выигран Отакэ Хидэо, в 1976 — Такэмия Масаки. Оба — ученики школы Китани. Уже после смерти Китани высших титулов добились ещё двое его учеников — Тё Тикун и Кобаяси Коити.

Ссылки

• [gobase.org/information/players/?pp=Kitani%20Minoru Китани Минору в Gobase.org]
• [www.msoworld.com/mindzine/news/orient/go/special/int_tsuchida.html «Китани додзё». Интервью Цутида Масамицу, 9 дан]

Отрывок, характеризующий Китани, Минору

Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.