Фальц-Фейн, Софья Богдановна
| Софья Богдановна Фальц-Фейн | |
| Имя при рождении: |
Софья Богдановна Кнауф |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Супруг: |
Эдуард Фальц-Фейн |
| Дети: |
8 детей, в т.ч. сын Фридрих |
Софья Богдановна Фальц-Фейн (урожденная Кнауф, 1835, Екатеринослав, Российская империя — 1919, Хорлы, Херсонская губерния, Южная Украина) — известная представительница рода Фальц-Фейн. Крупная предпринимательница Украинского края конца XIX — начала XX веков. Мать Фридриха Эдуардовича Фальц-Фейна — основателя знаменитого заповедника Аскания-Нова. Основатель порта Хорлы. Убита большевиками в 1919 году.
Содержание
Биография
Родилась в зажиточной семье немецких колонистов Кнауф, осевших в Екатеринославе.
Вышла замуж за Эдуарда Ивановича Фальц-Фейна (1839—1883) — одного из наследников знаменитой фамилии немецких колонистов в Украины. Фальц-Фейны владели тогда крупнейшим в России овцеводческим хозяйством (разведение овец-мериносов) и одним из лучших конных заводов, вели торговлю шкурами, шерстью и мясом через одесский порт.
После скоропостижной смерти в 1883 году мужа Софья Богдановна унаследовала «империю Фальц-Фейнов» и управляла ею, согласно завещанию покойного мужа, — при поддержке его брата Густава Ивановича Фальц-Фейна (1844—1890), который стал её вторым мужем. Вдова с восемью детьми проявила себя как недюжинный предприниматель. Она перевела торговлю шерстью и бараниной на внутренние рынки империи. Кроме мясо-молочной промышленности, интенсивно инвестировала в другие виды производств: развивала птицеводство, открыла винный завод в Преображенке, кондитерскую фабрику в Дофино, и крупный консервный завод в Херсоне. Мясные и рыбные консервы «Фальц-Фейн», украшенные избранной Софьей эмблемой — Золотой рыбкой на велосипеде, продавались в России и за рубежом.
В 1903 году личное пароходство Софьи Фальц-Фейн насчитывало уже 6 судов, из них два парохода были пассажирскими и пользовались большой популярностью на черноморских линиях. Главный пароход — «София».
Получила прозвище «Золотая рыбка», в современной историографии иногда называется «Хозяйка Херсонских степей».
Порт Хорлы
Развивая бизнес, решила обеспечить вывоз собственной продукции кораблями своего пароходства через собственный, частный незамерзающий морской порт. Она обнаружила в глубине Каркинитского залива, возле Перекопа, бухту, воду которой подогревал горячий природный источник.
В 1897 году по её инициативе и на её землях было основано село Порт-Хорлы (теперь Хорлы). Хорлы возникли как морской порт в незамерзающей бухте Черного моря, через который вывозилось за границу товарное зерно. Заселялись поселенцами, которые в поисках лучшей жизни пришли сюда из разных мест.
Для установления связей с отдаленным портом 22 сентября 1898 года открылась телефонная линия, которая соединила Хорлы с Перекопом. С 1903 году к причалам порта могли одновременно швартоваться до 6 судов. С 27 сентября 1903 года уже действовала морская пристань с официальным названием «порт Хорлы»[1]. С размещением торговых операций в Хорлах начала действовать таможня и появился судоремонтный док. Кроме внешнеторговых связей, порт осуществлял каботажные рейсы к портам и пристаням Черноморского бассейна — Одессы, Херсона, Севастополя, Николаева, Скадовска, городка Станислава Херсонской области и других населённых пунктов.
Убийство
В 1919 году младший сын Софьи Богдановны Владимир и дочь Лидия (последними покидавшие Россию) решили забрать с собой за границу и мать. Для этого Владимир прислал в Хорлы экспедицию из греческого торпедоносца «Пантера» и двух русских легких военных кораблей, принадлежавших Белой Армии. Владимир предполагал увезти Софью Богдановну из порта Хорлы в Севастополь. Однако баронесса пожелала остаться, считая, что красные не сделают ей ничего дурного. Она говорила:
«Ничего со мной не случится, я старая женщина и никому не сделала зла. Кто меня, старуху, тронет. Я людям делала только добро. Они не дадут меня в обиду. Оставь меня здесь с Богом»[2].
В ночь с 16 на 17 июня 1919 года остававшаяся в своем имении 84-летняя помещица была застрелена представителями революционного большевистского отряда в одном из зданий в Хорлах, перед наступлением на поселок войск Деникина.
Обстоятельства смерти дискутируются. По некоторым сведениям, участники расстрела были, в свою очередь, расстреляны своим руководством за самосуд.
Убийство С. Б. Фальц-Фейн долгие годы подавалось советской пропагандой как пример революционных настроений в Таврии.
Память
Имя Софьи Фальц-Фейн долгие годы было незаслуженно забыто, а её образ был фальсифицирован в советской литературе. В романе Олеся Гончара «Таврия» создан образ жестокой, деспотичной помещицы в примитивном ключе: «Було взагалі безглуздо, що вища влада в Асканії належить отій розпутній, ні на що не здатній бабі, піднесеній кимось над тисячами людей, які все своє життя працюють на неї одну, віддаючи їй силу своїх рук, нерви, розум». В романе мы видим жестокую, ограниченную, своенравную помещицу, которую не любят «ні слуги, ні контора» и даже сын «був би радий, радий, радий, якби вона кикнула, щоб самому потім розпоряджатися…».
Инициатором восстановления памяти о Софье Богдановне Фальц-Фейн стал барон Эдуард Александрович фон Фальц-Фейн (подданный княжества Лихтенштейн).
28 мая 1993 года на средства барона Эдуарда фон Фальц-Фейна был открыт памятник-горельеф и мемориальная плита на могиле Софьи Богдановны в Хорлах.
Напишите отзыв о статье "Фальц-Фейн, Софья Богдановна"
Примечания
Ссылки
- [www.artkavun.kherson.ua/falts_fejn_sofija_bogdanovna.htm Фальц-Фейн София Богдановна]
- [www.artkavun.kherson.ua/tragediya_v_horlah.htm Трагедия в Хорлах или версия о смерти Софьи Богдановны Фальц-Фейн]
- [www.artkavun.kherson.ua/novyj_vzgljad_na_tragediju_v_horlah__ubijstvo_sofi_falts_fejn_iz_hersona_kieva_lihtenshtejna.htm Новый взгляд на трагедию в Хорлах — убийство Софьи Фальц-Фейн: из Херсона, Киева, Лихтенштейна.]
- [www.narodnapravda.com.ua/rus/photos/46c81ca9399d9/ Исторические памятники в Хорлах — подборка современных фото]
- [www.horly.narod.ru/photosegodnya.html Фото остатков имения в Хорлах и памятников Софье Фальц-Фейн]
Отрывок, характеризующий Фальц-Фейн, Софья Богдановна
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
