Копигольд

Копигольд (англ. copyhold — держание по копии, от copy — копия и hold — держание) — форма феодальной зависимости крестьян от дворян, при которой безземельные крестьяне были вынуждены арендовать наделы для прокорма. Основная форма феодально-зависимого крестьянского держания в Англии в позднее Средневековье и в начале нового времени.

Копигольд возник из держания крепостных (вилланов) на рубеже XIV и XV веков и приобрёл всеобщее распространение в XV веке. Допуск к держанию копигольда крестьяне получали обычно в манориальной курии (см. Манор), где после уплаты денежного взноса (вступного файна) и принесения присяги лорду, копигольдеру выдавалась копия — выписка из протокола (отсюда название), фиксировавшего размеры ренты и участка, а также срок держания. Копигольд отражал процесс освобождения вилланов от крепостной зависимости, фактическое и юридическое укрепление крестьянского хозяйства, замену произвольной власти лорда обычно-правовым отношением. Вместе с тем, его держатели (копигольдеры) не имели правовой защиты со стороны судов общего права (согласно юридической традиции, суды общего права до начала XVI века разбирали лишь жалобы свободных держателей), распоряжения наделом, несли значительные повинности в пользу лорда; в большинстве случаев копигольд был пожизненным, а не наследственным.

В ходе начавшегося в XVI веке аграрного переворота происходило массовое обезземеление копигольдеров (см. Огораживания). В судьбе копигольда в наибольшей степени отразились интенсивность и последствия капиталистической перестройки в деревне, отмеченной специфическими чертами в каждом из регионов Англии.

Наибольшей отсталостью в экономическом отношении отличался северный район. Немногочисленные города имели скорее административно-военное значение, чем промышленное, торговое. Положение северного крестьянства определялось пограничным значением этих территорий. Поземельные налоги были заменены здесь службой в ополчении. Поэтому юридическая обеспеченность их земельной собственности была более значительной, чем в других районах Англии. Однако влияние капиталистических изменений достигло и этих отдаленных районов. Вольности северного крестьянства начинают постепенно приходить в упадок под влиянием огораживаний, повышения файнов и твердых рент.

Запад и юго-запад Англии отличались особой устойчивостью отношений феодальной зависимости, малоподвижностью аграрных структур на протяжении всего Средневековья. Возможно, поэтому в XVI—XVII веках здесь развивается процесс не столько открытой ломки поземельных отношений, сколько более разрушительный и действительно массовый процесс скрытого обезземеливания крестьян, экспроприация «мирными» средствами, в рамках манориального права.

На юго-западе Англии несмотря на развитие пастбищного хозяйства и шерстяной мануфактуры в XVI — начале XVII века в деревне сохранялись еще традиционные отношения, выражавшиеся в домениальном хозяйстве лорда, в долгосрочном характере аренды и самое главное — в значительной стабильности капигольдерского держания как ведущей формы землепользования. Манориальные описи владений Пемброков в Уилтшире — крупнейших лендлордов, сосредоточивших в своих руках 30000 акров земли — показали, что площадь копигольда к началу XVII веке составляло около 65 % всех держаний. Эти же описи отразили переход части копигольдов в руки некрестьянских сословных элементов (джентри, горожан). Проникновение на крестьянский копигольд представителей общественных прослоек, стремившихся превратить землю в источник рентных доходов (путём сдачи её субдержателям) или коммерческой прибыли, означало ломку устойчивости собственно крестьянского землевладения.

Особенности хозяйственного развития деревни в юго-западном и западном районах Англии в этот период проявились в том, что огораживания, которые традиционно считаются в историографии основным фактом, подрывающим крестьянское хозяйство, не отличались здесь массовостью и не имели таких гибельных последствий для крестьян, как в Центральной Англии. В качестве основного, хотя и скрытого, метода экспроприации крестьянства на западе Англии использовалось повышение файнов за допуск к держанию.

Несколько иначе обстояло дело в Центральной и Восточной Англии, где наряду с повышением файнов основным рычагом этого процесса были огораживания.

Английская буржуазная революция XVII века оставила крестьян-копигольдеров на положении держателей, не признанных общим правом. В результате парламентских огораживаний копигольд стал анахронизмом, но лишь в 1925 году был отменен юридически.

Копигольдеры были пожизненными или наследственными держателями земли. Первоначально права копигольдеров на участок земли оформлялись в письменном виде, копия этого документа передавалась на хранение в манориальный суд. Возникнув в Средние века, юридически копигольд сохранялся в Англии до 1925 г. Историческую преемственность между копигольдерами и вилланами впервые показал медиевист А. Н. Савин, он доказал, что копигольдерское держание непосредственно выросло из вилланского и сохранило ряд характерных черт, сложившихся ещё в эпоху господства крепостного права: «Манориальный обычай, недостаточно охранявший интересы вилланов, не охранял и интересов копигольдеров. Лорд во многих случаях мог обезземелить крестьянина, не нарушая манориального обычая», — отмечает Е. А. Косминский.

Отрывок, характеризующий Копигольд

– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…