Креки, Франсуа де
| Франсуа де Бланшфор де Креки де Бон, маркиз де Марен фр. François de Blanchefort de Créquy de Bonne, marquis de Marines<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">маршал Франсуа де Креки</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | ||
| ||
|---|---|---|
| с 8 июля 1668 | ||
| Рождение: | 1625 | |
| Смерть: | 3 февраля 1687 | |
| Род: | Креки | |
Франсуа де Креки, маркиз де Марен (фр. François de Créquy; 1625 — 3 февраля 1687) — один из маршалов (с 8 июля 1668 года) Людовика XIV. Памятником его военным победам остался дворцово-парковый ансамбль Шан-де-Батай в Нормандии.
Представитель славного своими воинскими традициями семейства Креки, правнук коннетабля де Ледигьера, внучатый племянник коннетабля де Люиня. Его дед Шарль де Креки-Бланшфор, также маршал, прославил себя в итальянских кампаниях. Молодому Креки с юных лет пророчили блестящее будущее, особенно после того, как он доказал свою преданность короне в хитросплетениях второй Фронды.
В 1667 году отличил себя в рейнской кампании и в следующем году при осаде Лилля командовал армией прикрытия. В 1670 году оккупировал Лотарингию, однако из-за препирательств за старшинство с Тюренном вынужден был оставить армию. В августе 1675 года был жестоко разбит маркизом дель Каретто у Концского моста и в сентябре сдал неприятелю Трир, однако на следующий год взял реванш за эти поражения, овладев Буйоном и Фрибуром, а также одержав в 1677 году победу при Кокерсберге.
Победы Креки над Францем Вильгельмом Бранденбургским привели Голландскую войну к победоносному для французов завершению. Щедро награждённый королём, Креки занялся украшением своих усадеб в Марине и Шан-де-Батай, а сына своего женил на внучке военного министра Летелье. В 1684 году вернулся в строй, чтобы при содействии Вобана завладеть Люксембургской крепостью, куда по этому случаю прибыл сам король с мадам де Ментенон.
Маршал де Креки умер в своем столичном особняке и был погребён в монастыре якобинцев. Его пышную гробницу по наброскам Лебрёна изваял Антуан Куазево. В начале войны за испанское наследство оба сына маршала погибли на полях Италии, что положило конец наиболее прославленной военными подвигами ветви рода Креки.
Напишите отзыв о статье "Креки, Франсуа де"
Литература
- L. Dussieux. Les Grands Géneraux de Louis XIV. Paris: Librairie Victor Lecoffre, 1888. P. 215—226.
Отрывок, характеризующий Креки, Франсуа де
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
