Шан-де-Батай

Замок
Шан-де-Батай фр. Château du Champ de Bataille
Страна	Франция
Департамент	Эр
Основатель	Маршал де Креки
Дата основания	XVII век
Статус	Классифицирован (1952)
Состояние	Доступен для посещений
Сайт	[www.chateauduchampdebataille.com/ Официальный сайт]

Шан-де-Батай (фр. Château du Champ de Bataille) — дворцово-парковый комплекс (шато) во французской коммуне Сент-Оппортюн-дю-Боск, в департаменте Эр административного региона Верхняя Нормандия. Небольшой дворец с парком построили в XVII веке для маршала де Креки.

Географическое положение

Дворцово-парковый комплекс Шан-де-Батай расположен в 5 километрах от города Ле-Небур, на территории коммуны Сент-Оппортюн-дю-Боск.

Он построен на Небурской равнине в часе езды от Живерни.

История

Происхождение названия

Историки и этимологи не имеют единой версии возникновения названия этого шато. Обсуждается несколько предположений:

1. В 935 году на этом месте прошло крупное сражение между двумя кланами; первый, под предводительством графа дю Котантен, правивший на землях полуострова Котантен, сражался против клана герцога Вильгельма I, отрядами которого командовал Бернар Датчанин, родоначальник семейства Аркуров. Вильгельм I одержал верх, чем упрочил независимость Нормандии. Эта версия упоминается наиболее часто.
2. Этой местностью владел некто по имени Батай (фр. Bataille).
3. Название намекает на кабаньи бои, которые эпизодически устраивали на месте, где сейчас стоит дворец.
4. Название выбрано в честь победы династии Аркуров над соперниками Танкарвиль (фр. Tancarville).

Строительство в XVII веке

В 1651 году Александр де Креки (фр. Alexandre de Crequi), участник Фронды и товарищ принца Конде, был выслан из Парижа по указанию кардинала Мазарини, управлявшего страной в годы малолетства короля Людовика XIV, в период регентства королевы Анны Австрийской. Александр де Креки, обречённый на постоянное пребывание в этом месте, решил построить себе дворец, напоминавший бы ему о блеске королевского двора Франции, куда ему больше не суждено было вернуться. Работы длились с 1653 по 1665 годы.

В наше время сохранились только два документа, касающихся первоначального дворца, а именно, два чертежа, авторство которых приписывается Андре Ленотру.

Не имея придворных должностей Александр де Креки умер разорившимся. Имение и долги перешли по наследству к маркизу де Майок (фр. marquis de Mailloc). Маркиз мало интересовался этим имением и не занимался здесь никаким строительством. После его смерти имение по наследству перешло к герцогу де Бёврон (фр. duc de Beuvron).

Собственность династии Аркуров

В XVIII веке Шан-де-Батай стал главной резиденцией Анн-Франсуа д’Аркура, герцога де Бёврона и губернатора Шербура. К тому времени имение пришло в упадок, а элементы декора XVII века были полностью утрачены. Герцог затеял масштабные строительные работы. Однако, их завершению помешала Французская революция, когда все работы прекратили.

Подобно большинству французских дворянских владений, дворец разграбили в 1795 году, после чего он оставался заброшенным в течение многих лет. После реставрации монархии имение было перепродано; на протяжении XIX века здесь сменилось пять владельцев.

В XX веке усадьбу использовали как богадельню, как лагерь для военнопленных в 1944 году, и наконец, как женскую тюрьму.

В 1947 году имение купил герцог д’Аркур, глава династии Аркуров, поскольку его замок в Тюри-Аркур был разрушен в 1944 году в ходе Нормандской операции. В 1960-х годах в этом имении торжественно отметили 1000-летие существования дома Аркуров, объединившего английскую и французскую ветви.

Однако, в 1983 году семья Аркуров продала имение Шан-де-Батай.

Современная история

На протяжении долгого времени усадьба была на попечении частного лица, которое также построило известную гольф-площадку в лесной чаще рядом с шато. В 1992 году имение купил известный французский дизайнер и художник-декоратор Жак Гарсиа.

В 1952 году усадьба классифицирована как национальный исторический памятник. Сады имения включены в национальный список «Выдающихся садов Франции» (Jardin remarquable).

Описание дворца

Внешний облик

Дворец имеет в проекции прямоугольную форму и состоит из двух параллельных широких корпусов. С наружной стороны они связаны длинной крытой галереей, увенчанной балюстрадой; в центре галереи устроен портик. Со стороны парка крылья связаны невысокой стеной, декорированной пилястрами; монументальные врата в середине стены увенчаны аллегорическими скульптурами.

Крыло жилого корпуса и крыло служебных помещений имеют длину в 80 метров каждое. Эти два сходных на вид сооружения классического стиля с правильными линиями выполнены из камня и кирпича с шиферной кровлей. Органичная цветовая палитра и сочетание объёмов придают гармоничность всему дворцовому комплексу.

Центральные павильоны каждого крыла декорированы треугольными фронтонами, украшенными изображением военных трофеев.

Главный фасад декорирован бюстами римских императоров, что напоминает оформление фасадов Мраморного двора в Версале после реконструкции, выполненной Ардуэн-Мансаром.

Угловые сторожевые башенки, украшающие дворец, имеют преимущественно архитектурное назначение, чем оборонительную роль.

Дворцовая часовня, посвящённая святому Александру, была устроена в Шан-де-Батай в 1785 году.

Интерьер дворца

В наше время дворец декорирован и меблирован предметами, которые Жак Гарсиа приобретал последние 30 лет. Когда он купил имение, только два помещения, помимо главной лестницы, смогли избежать разрушения временем и чередой менявшихся владельцев — верхний вестибюль и общая гостиная.

В настоящее время для посещения публики, помимо кухни и подсобных помещений, открыты следующие комнаты Больших апартаментов дворца:

• Вестибюль почёта, переустроенный герцогом де Бёврон в эпоху правления Людовика XVI.
• Караульное помещение или салон Геркулеса.
• Зал фарфора, где собрана коллекция китайского и японского фарфора XVII и XVIII веков.
• Салон Людовика XV.
• Парадная спальня.
• Большая столовая.
• Общая гостиная, сохранившая большую часть своего изначального декора.
• Бильярдный зал.

Парадная спальня больших апартаментов	Общая гостиная больших апартаментов	Кухня дворца	Главный фасад с бюстами римских императоров и сторожевой башенкой

Сады дворца

Прогуливаясь по садам Шан-де-Батай сложно представить, что они были задуманы и выполнены совсем недавно, для чего пришлось переместить более миллиона кубометров грунта, чтобы восстановить оригинальные уровни ландшафта XVII века. Со ступенек дворца открывается перспектива длиной 1,5 км. Для того, чтобы появилась возможность открыть некоторые перспективы в садах Шан-де-Батай, на отдельных участках потребовалось повысить уровень местности на высоту 10 метров.

Парк имеет восходящую перспективу, его уровни повышаются по мере удаления от дворца, подобно садам испанского дворца Ла-Гранха. Завершающим этапом «восхождения» вдоль главной перспективы сада является большой прямоугольный бассейн. Подобно классическим регулярным паркам, в садах Шан-де-Батай важное место отведено системе символов, которую Жак Гарсиа слегка изменил включением масонских и аллегорических мотивов. Сады Шан-де-Батай отличаются широкой номенклатурой использованных растений, местами экзотических, но при этом они представлены не навязчиво. Этот французский сад наглядно демонстрирует как пропорции и сценичность могут властвовать над умами посетителей, особенно когда авторы тщательно продумали смысл каждой мелкой детали сада.

Общий мотив садов Шан-де-Батай

Сады дворца были воссозданы практически с нуля. Без сомнения, в XVII веке здесь были роскошные сады, но время ничего не оставило от них. В 1992 году, когда Жак Гарсиа купил имение Шан-де-Батай, здесь был только пейзажный парк. Однако, сильный ураган 1993 года уничтожил большую часть вековых деревьев.

В распоряжении современников имелся только фрагмент эскиза, авторство которого приписывается Андре Ленотру. На этом документе «крупными мазками» распланирована Большая терраса, представлен узор самшитовых боскетов, старинных боскетов с обеих сторон, а также пропорции Каре Дианы и Аполлона. Эти редко встречающиеся элементы садового ландшафта были восстановлены в современном саду Шан-де-Батай.

Отказавшись от идеи воссоздавать регулярный парк, владелец имения Жак Гарсиа в сотрудничестве с Патриком Потье, решили создать современное произведение садового искусства, берущее начало в эпохе Античности, подчинив его идее гуманизма. Для воплощения этой идеи здесь взята теория 7 ступеней сотворения мира, которые в Шан-де-Батай символизированы дворцовым комплексом (материальный мир) и разными фрагментами садов и парка (духовный мир).

Великолепные сады имеют площадь более 100 га, в составе которых есть боскеты, зелёный амфитеатр, самшитовые рощи, бассейны, террасы, зелёные лестницы, водоёмы, фонтаны, садовые постройки и скульптуры, как современные, так и древние.

Сад бельведера

Этот сад, расположенный сразу за «Храмом сокровищ Леды», выполнен на основе итальянских мотивов. Круговая лестница ведёт наверх башни, которая выполняет функцию бельведера (без общего доступа). С этой высоты можно любоваться круговой панорамой парка. Эта башня является одной из множества садовых построек, больше визуальных, чем функциональных, которые призваны создать удовольствие созерцания, а также сформировать непривычную и сказочную атмосферу.

Между «Тюильри» и «садом Бельведера» разбита аллея, окаймлённая старинными статуями, чем подчёркивается итальянское направление этого участка парка.

Каре Дианы и Аполлона

Объёмы и пропорции этого участка садов были восстановлены по найденным документам XVII века.

Квадратные участки со стороны сада ограничены птичником, где собрана коллекция куриц, а с внешней стороны парка — оранжереями, одна из которых служит «китайской гостиной» (посещение закрыто). В центре между оранжереями на небольшом возвышении устроен летний салон в форме лоджии, из которой открывается прекрасный вид на сады (посещение закрыто). У подножия лоджии расположен бассейн Дианы, который по сути является фонтаном, декорированным множеством перламутровых раковин (фарфор).

В этом фантазийном саду миксбордами являются огороды. Склоны, окаймлённые лиственными обелисками, подстрижены в форме морских волн. В середине расположен круглый бассейн, в центре которого бьёт струя фонтана. Вокруг бассейна в горшках высажены агавы, поочерёдно с 8 дубами.

Фонтан «La Source»	Главная перспектива парка Шан-де-Батай	Фрагмент парка «Храм сокровищ Леды» и башня «Бельведер» справа

Литература

• Caroline Holmes. Le château du Champ de Bataille, Le Neubourg. — Париж: Citadelles & Mazenod, 2008. — P. 244-247. — ISBN 978-2-85088-261-6.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Шан-де-Батай
• [www.chateauduchampdebataille.com Официальный сайт шато]

Отрывок, характеризующий Шан-де-Батай

– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.