Кротов, Павел Александрович

Павел Александрович Кротов
Дата рождения:	22 июня 1961(1961-06-22) (62 года)
Место рождения:	Ленинград, РСФСР, СССР
Страна:	СССР, Россия
Научная сфера:	история России
Место работы:	РГПУ, СПбГУ
Альма-матер:	ЛГУ (1983)
Научный руководитель:	В университете В. В. Мавродин, в аспирантуре И. П. Шаскольский
Награды и премии:

Па́вел Алекса́ндрович Кротов (род. 22 июня 1961 года; Ленинград) — российский историк, доктор исторических наук (с 1999 года), профессор СПбГУ (с 2002 года); специалист по истории России периода правления Петра Великого, периода дворцовых переворотов, российской военной и военно-морской истории.

Образование

В 1978—1983 годах обучался на историческом факультете ЛГУ им. А. А. Жданова. В течение всех пяти лет его научным руководителем являлся выдающийся советский историк Владимир Васильевич Мавродин. Четыре года, начиная с 1979 года, Кротов был старостой семинара, который вёл Мавродин.

В 1983 году поступил на заочное отделение аспирантуры ЛОИИ АН СССР, где его научным руководителем был известный историк И. П. Шаскольский. 17 ноября 1987 года он защитил кандидатскую диссертацию «Строительство Балтийского флота в первой четверти XVIII в.».

Преподавание и научная деятельность

Преподавание Кротов начал ещё будучи аспирантом. Местом его работы стал Ленинградский государственный педагогический институт им. А. И. Герцена, где он преподавал в течение 11 лет. Он преподавал на кафедре русской истории факультета социальных наук Герценовского института 6 лет (1985—1991) в качестве ассистента, 5 лет (1991—1996) в качестве доцента.

С сентября 1996 года работает на историческом факультете СПбГУ (кафедра Истории России), 22 декабря 1999 года Кротов защитил докторскую диссертацию по теме «Российский флот на Балтике при Петре Великом». 29 января 2002 года был избран на должность профессора. Главным читаемым учебным курсом профессора Кротова является «Россия в 1682—1796 гг.». Читает также курсы «История русского военного искусства (XVIII—XIX вв.)» и «История международных отношений (1682—1856)».

15 декабря 2002 года Кротов был избран академиком Академии военно-исторических наук.

Павел Кротов специализируется на изучении истории России конца XVII—XVIII столетий. Основная проблематика: становление России в качестве великой державы, Великая Северная война, культурные взаимосвязи России с европейскими странами, публикация малоизвестных русских и иностранных источников по истории России в Петровскую эпоху. Кротов является руководителем секции «Балтийское море: сотрудничество и противостояние» ежегодных международных конференций «Санкт-Петербург и страны Северной Европы», зам. председателя редакционной коллегии издательской программы «Библиотека фонда памяти светлейшего князя А. Д. Меншикова». С 2009 года активно изучает т. н. «метрические книги», сведения о населении Санкт-Петербурга второй половины XVIII века.

Ответственный редактор ежегодного сборника «Меньшиковские чтения», директор Научно-исследовательского центра «Меньшиковский институт», член диссертационного совета СПбГУ. Член Русско-голландского клуба.

С 1986 года вышло немало монографий и книг Кротова, среди которых:

• Тревожные годы Архангельска: 1700—1721: Документы по истории Беломорья в эпоху Петра Великого / Российская Академия наук, Архангельский филиал Русского географического общества / Издание подготовили Ю. Н. Беспятых, В. В. Брызгалов, П. А. Кротов. Архангельск, 1993. 431 с. (40 документов).
• История отечественного судостроения. СПб.: Судостроение, 1994. Т.1. Главы 8-12, 18;
• Гангутская баталия 1714 года. СПб.: Лики России, 1996. 248 с.;
• Ден Д. История Российского флота в царствование Петра Великого / Пер. с англ. Е. Е. Путятина / Вступительная статья, научная редакция и уточнение перевода, примеч. П. А. Кротова. СПб.: Историческая иллюстрация, 1999. 192 с.;
• Нартов А. А. Рассказы о Петре Великом (по авторской рукописи) / Подготовка текста рукописи и приложений, вступительная статья П. А. Кротова. СПб.: Историческая иллюстрация. 2001. 160 с.;
• История отечественного военного судоремонта. Кн. 1. СПб.: Гангут, 2004. Глава 1;
• Основание Санкт-Петербурга: загадки старинной рукописи. СПб.: Историческая иллюстрация, 2006. 160 с.
• Битва при Полтаве (К 300-летней годовщине). М., 2009.
• Осударева дорога 1702 года: Пролог основания Санкт-Петербурга/Отв. ред. Н. В. Кирющенко. СПб.: Историческая иллюстрация, 2011. 312 с: ил.

Научные открытия

Работы П. А. Кротова связаны с рядом исторических открытий. В частности, историк специализируется на введении в науку ранее неизвестных архивных материалов и разрушении исторических «мифов». Одним из введенным Кротовым в научный оборот документов стали «Записки о Петре Великом», авторство которых было ученым установлено и приписано А. А. Нартову. Записки Нартова были изданы в 2001 году.

В одной из первых крупных монографий П. А. Кротов разрушил миф о трех атаках во время Гангутской морской баталии, доказав, что миф о трёх атаках был придуман шведским офицером, чтобы показать стойкость и героизм защищающихся шведских солдат. По его мнению, атака была одна, благодаря тактическому мастерству Петра I был предпринят обход шведских кораблей в тыл с фланга, что предопределило победу России. Относительно Гренгамской баталии исследователь доказал, что со шведской стороны на битву прибыло 17, а не 12 кораблей (5 судов подошли в день баталии), из которых непосредственно в сражении участвовали 6. Кроме этого, он показал, что с русской стороны в сражении участвовало до 300 пушек, а не 52, как показано было предыдущими исследователями, а также доказал, что в битве участвовало 53, а не 62 русские галеры.

Сделал ряд открытий касательно Полтавской битвы. Установил, что общая численность русских войск составляла 80 000 человек (а не 60 000), точно подсчитал количество пушек у русских — 302, а не 102, как было известно ранее. В 2012 г. П. А. Кротов обнаружил важный для истории Санкт-Петербурга документ — «Месяцеслов 1714 года», в котором Санкт-Петербург впервые был назван «царствующим градом Санктпитербурхом», таким образом город официально получил статус столицы. В своё время рассматривался вопрос о праздновании в 2014 году 300-летнего юбилея переноса столицы в Петербург.

Ссылки

• [history.spbu.ru/drvr-sotrudniki/details/6/7.html Страница] на сайте Института истории СПбГУ
• [cyberleninka.ru/article/n/tsarskaya-doroga-1702-g-istoricheskiy-opyt-vzaimodeystviya-tsentra-i-regionov Царская дорога 1702 г.: исторический опыт взаимодействия центра и регионов]
• [cyberleninka.ru/article/n/pisatel-p-n-kryokshin-chelovek-perehodnoy-epohi-xviii-veka-k-voprosu-o-genezise-intelligentsii Писатель П. Н. Крекшин — человек переходной эпохи XVIII в. (к вопросу о генезисе интеллигенции)]
• [cyberleninka.ru/article/n/opyt-gosudarstvennoy-reformy-petra-velikogo-i-sovremennaya-rossiya Опыт государственной реформы Петра Великого и современная Россия]
• [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/1061.html Кротов Павел Александрович  // Биографика СПбГУ]

Отрывок, характеризующий Кротов, Павел Александрович

– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.