Крылов, Николай Васильевич

Никола́й Васи́льевич Крыло́в (26 апреля 1875, село Петровское, бывшего Верейского уезда Московской губернии — ночь с 11 на 12 декабря 1941, Карагандинская область) — протоиерей. Причислен к лику святых Русской православной церкви в 2000 году.

Семья

Брат — епископ Арсений (Крылов). Жена — Александра Михайловна Кадышева, дочь священника села Шуколова. Дочь — Клавдия, сын — Константин.

Псаломщик и учитель

Окончил Звенигородское духовное училище, работал учителем-воспитателем при Василие-Кесарийской церковно-приходской школе в Москве и в приюте приходского попечительства той же церкви. С 1900 года — псаломщик в Казанской церкви села Подлипичье, продолжил преподавательскую деятельность. Многие годы преподавал церковное пение: шесть лет в Борисоглебской церковно-приходской школе города Дмитрова и четыре года — в Митьковском земском училище Дмитровского уезда. Также работал учителем церковно-славянского языка.

Диакон

19 января 1909 года, после успешной сдачи экзамена на сан диакона и законоучителя, был переведён в Спасо-Влахернский монастырь и определен на место диакона-псаломщика. Через пять дней был рукоположён во диакона. С 1912 года руководил общим пением, введенным им по благословению епархиального начальства. Награждён серебряной медалью на Владимиро-Андреевской ленте, бронзовой медалью на Владимирской ленте и золотым с эмалью крестом. С 1915 года — законоучитель в Ново-Спасском Деденевском начальном училище.

Во время Первой мировой войны занимался духовным окормлением раненых, размещённых в монастырском лазарете и в лазарете духовенства, регулярно проводил с ними религиозно-просветительские чтения и собеседования. С 1916 года — член приходского попечительского совета семей запасных. С 1921 года — протодиакон.

Священник

С июня 1925 года — священник Спасской церкви Спасо-Влахернского монастыря; рукоположён епископом Серафимом (Звездинским). Был настоятелем Спасской церкви и духовником сестер Спасо-Влахернского монастыря, закрытого в 1928 году. Продолжал окормлять стариц и после закрытия монастыря. Жители поселка, окружающих деревень и дальних волостей часто обращались к нему с просьбами помолиться у святых мощей об исцелении от болезней, по его молитве происходили исцеления. В феврале 1930 года был раскулачен и выселен из дома, однако затем раскулачивание было отменено.

С начала 1930-х годов — протоиерей. С 1935 года, после закрытия Спасской церкви, служил в церкви «Нечаянная радость», жил в бедности.

14 августа 1936 года был арестован. Обвинён в совершении тайных треб по просьбам населения, врачевстве, в участии в тайных постригах, в распространении книги «Антихрист», в причастности к «Истинно-Православной Церкви», в помощи ссыльным епископам Димитрию (Любимову) и Серафиму (Звездинскому), в распространении правды о гонении на Церковь, о тяжелой жизни ссыльных, о нечеловеческих условиях жизни и непосильной работе заключенных, строящих канал Москва — Волга, о том, что Гитлер разгромит советскую власть.

Не отрицал своей помощи ссыльным и непосредственного участия в хлопотах о повторном открытии церкви. Все остальные обвинения отвергал. Не назвал имён монахинь, живших в окрестности монастыря, адресатов полученных им писем, тех, кто обращался с просьбой помолиться о здравии.

Мученическая кончина в лагере

2 декабря 1936 года Особым Совещанием при НКВД СССР приговорён к заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на пять лет. Сослан в Карлаг НКВД. В 1942 года его жена получила из лагеря открытку от отца Николая, которая начиналась словами: «Дорогая моя Санечка! Неоценимые твои ручки!» Далее между строк его письма рукой другого человека было написано: «Ваш батюшка протоиерей Николай мирно опочил в ночь с 11 на 12 декабря 1941 года. Он был обобран уголовниками и замерз».

27 декабря 2000 года определением Священного Синода Русской православной церкви его имя было включено в Собор новомучеников и исповедников Российских.

Ссылки

• [www.mosoblpress.ru/dmit_r/show.shtml?d_id=1917 Инна Менькова. Священномученик Николай Крылов]

Отрывок, характеризующий Крылов, Николай Васильевич

– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!