Лауренц, Карл

Карл Лауренц

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Карл Антон Ла́уренц (нем. Karl Anton Laurenz; 11 сентября 1905, Брюнн — 23 ноября 1955, Дрезден) — немецкий журналист, юрист и переводчик. Казнён в ГДР за шпионаж в пользу Организации Гелена, предшественницы Федеральной разведывательной службы Германии в 1955 году вместе с любовницей Элли Барцатис.

Биография

Карл Лауренц вырос в Брюнне и учился в народной школе, реальной школе и торговой академии, затем изучал юриспруденцию в Масариковом университете. Защитил диссертацию на тему «Смертная казнь в различные исторические эпохи».

В 1924 году устроился на работу редактором в издательство Tagebote в Брно, одновременно занимался переводами с чешского на немецкий язык и работал судебным переводчиком, парламентским и телефонным стенографом. Кроме того, Лауренц выступал корреспондентом издания Neue freie Presse Wien и остравской газеты Morgenzeitung. В 1939 году Лауренц вступил в Немецкую демократическую свободную партию Чехословакии, тем не менее, не принимал активного участия в политической жизни. После оккупации Чехословакии Лауренц не вступил в НСДАП, подозревался в политической неблагонадёжности и в 1941 году был призван на военную службу. Лауренц был католиком, 28 февраля 1929 года женился, у супругов родилась дочь, которая после войны оказалась в Вене. Брат Лауренца поселился в Западной Германии в Кирлахе под Карлсруэ.

В конце Второй мировой войны Лауренц был отправлен солдатом на фронт и в 1945 году некоторое время провёл в американском плену в Профене, где позднее устроился на работу в угольной промышленности. Лауренц переехал в Берлин, где работал в Центральном управлении топливной промышленности и в 1948 году вступил в СЕПГ. В Центральном управлении Лауренц познакомился в 1949 году с секретарём Густава Соботки Элли Барцатис. Она быстро продвигалась по партийной лестнице в молодой ГДР и с апреля 1950 года занимала должность главы секретариата премьер-министра ГДР Отто Гротеволя. Лауренц наоборот оказался в опале. В 1950 году он был исключён из партии за неподобающее поведение, недостаточную бдительность и мелкобуржуазный уклон. Основанием для исключения в том числе послужило его критическое высказывание в отношении новой инструкции, отменявшей надбавки водителям грузовиков за работу в выходные дни. В 1951 году у Лауренца, работавшего помощником адвоката, возникли проблемы с законом: за «пособничество заключённым» он был приговорён к трём месяцам одиночного заключения. Отбыв срок заключения, Лауренц уже не имел никаких возможностей устроить свою жизнь в ГДР.

Разочарованный жизнью в ГДР Карл Лауренц обратил своё внимание на Запад и связался с бывшим коллегой по работе в топливной промышленности Клеменсом Лаби, перебравшимся в Западный Берлин. Тот познакомил Лауренца с якобы предпринимателем неким Шубертом, а в действительности агентом Организации Гелена, завербовавшим Лауренца за вознаграждение в 400 марок в месяц.

С 1952 года Лауренц вёл шпионскую деятельность на некую разведывательную службу, точно не зная, на какую. Элли Барцатис, пользовавшаяся доверием Отто Гротеволя, передавала Лауренцу секретные документы, считая, что они необходимы возлюбленному в журналистской работе. За передаваемую информации Лауренц получил в течение нескольких лет несколько тысяч марок, делал Элли Барцатис подарки различной ценности, от плитки шоколада до радиоприёмника.

Лауренц попал в поле зрения Министерства государственной безопасности ГДР ещё в январе 1951 года, но до конца 1954 года следственные действия не давали должных результатов. Из протоколов наблюдения следовало, что подозреваемые ездили на электричке в Западный Берлин, телефонная прослушка и перехват корреспонденции свидетельствовали не об агентурной деятельности, а о сложной любовной связи. Лауренца и Барцатис изобличили только с помощью ловушки: сотрудник МГБ ГДР заметил, что Барцатис сначала без разрешения изъяла из сейфа подготовленные им документы, а затем вернула их на место. Позднее Барцатис под давлением следствия призналась, что забирала документы домой, чтобы показать Лауренцу, но доказать это не удалось.

Арест Лауренца, назначенный на 8 декабря 1954 года, по неизвестным основаниям был перенесён на весну 1955 года. 4 марта Карл Лауренц был арестован на выходе из своего дома на Винеташтрассе, 49 в берлинском районе Панков и доставлен в управление Народной полиции округа Лихтенберг. В течение полугода Лауренц находился в следственном изоляторе в Хоэншёнхаузене, где его допрашивал лейтенант Герхард Ниблинг. Следствие завершилось 17 июня 1955 года, закрытый судебный процесс под председательством судьи Вальтера Циглера состоялся в течение одного дня 23 сентября 1955 года. Ни у Лауренца, ни у Барцатис не было адвокатов. Обвиняемые были приговорены к смертной казни за подстрекательство к войне и бойкоту ГДР в соответствии со статьёй 6 Конституции ГДР. 11 ноября 1955 года президент ГДР Вильгельм Пик отклонил прошение о помиловании. Приговоры были приведены в исполнение 23 ноября 1955 года в следственном изоляторе Дрездена гильотинированием, останки были кремированы.

Средства массовой информации ФРГ хранили молчание по поводу дела Лауренца и Барцатис, а в ГДР было объявлено об успешном аресте в результате масштабной операции более тысячи западногерманских шпионов. Глава западногерманской службы разведки Рейнхард Гелен в своих мемуарах, опубликованных в 1971 году, высоко оценил агента Барцатис и назвал её «одним из первых важных контактных лиц в другой части Германии» и поблагодарил её за самоотверженную и успешную работу. Сам Лауренц оценивал свою агентурную работу и передаваемую информацию как незначительную.

Член судебной коллегии на судебном процессе против Лауренца и Барцатис Хелена Хайман в 1995 году предстала перед земельным судом Берлина по обвинению в убийстве, лишении свободы и вынесении неправосудного решения и была приговорена к пяти года лишения свободы с отсрочкой исполнения.

Карл Лауренц был реабилитирован земельным судом Берлина 28 ноября 2006 года.

Литература

• Karl Wilhelm Fricke, Roger Engelmann: «Konzentrierte Schläge» — Staatssicherheitsaktionen und politische Prozesse in der DDR 1953—1956. Berlin 1998, S. 181—194.

Ссылки

• [www.focus.de/politik/deutschland/agenten-heimlich-aufs-schafott_aid_160218.html Agenten: Heimlich aufs Schafott.]

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Лауренц, Карл

– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.