Лесное кладбище (Рига)
|
Лесное кладбище
Rīgas Meža kapi
|
Рижское лесное кладбище (латыш. Rīgas Meža kapi) — кладбище в городе Рига. Расположено между Межапарком и Чиекуркалнсом. Формально поделено на 1-е Лесное кладбище (ул. Айзсаулес, 2) и 2-е Лесное кладбище (ул. Гауяс, 12). Общая площадь около 85 га.
Содержание
История
Рижское лесное кладбище было основано по решению городских властей в 1913 году, церемония освящения состоялась 19 июня. Оно задумывалось как главное городское кладбище, пришедшее на смену Большому кладбищу, открытому в 1773 году и исчерпавшему свой потенциал.
Выдающийся ландшафтный архитектор Георг Фридрих Куфальдт, бывший автором первоначального проекта, предполагал разбить его как парк с одной центральной аллеей (via funeralis), несколькими боковыми и множеством маленьких дорожек, вдоль которых должны были находиться могилы с невысокими оградами и небольшими памятниками.[1]
Начавшаяся вскоре Первая мировая война не позволила осуществить задуманное. Рядом с Лесным кладбищем появились могилы солдат, павших на полях сражений. Впоследствии на этом месте возник мемориал Братского кладбища. Не был реализован и оригинальный проект большой часовни «Чёрный крест» архитектора Ханса Вернера.
До постройки в 1935 году новой часовни по проекту Эйжена Лаубе, обряды совершались в приспособленном для этих целей административном здании, построенном в 1913 году архитектором Вильгельмом Нейманом.
На территории кладбища находится много произведений мемориальной скульптуры, надгробные памятники, созданные известными скульпторами (Ю. Баярс[2], А. Гулбис, К. Земдега, Ж. Смилтниекс, К. Янсонс и другие), различные мемориалы.
Известные захоронения
См. категорию Похороненные на Лесном кладбище
На лесном кладбище похоронены известные латвийские политики, военные и общественные деятели — первый президент Латвийской республики Янис Чаксте, первый министр иностранных дел Зигфрид Анна Мейеровиц[3], известные писатели Валентин Пикуль и Апсишу Екабс, военный деятель О. Я. Удентыньш, один из основоположников современной латвийской живописи, основатель Латвийской академии художеств и её ректор с 1919 по 1934 год Вильгельм Пурвитис (перезахоронение в 1994 году) и другие.
Напишите отзыв о статье "Лесное кладбище (Рига)"
Примечания
- ↑ Рига: Энциклопедия = Enciklopēdija «Rīga» / Гл. ред. П. П. Еран. — 1-е изд.. — Рига: Главная редакция энциклопедий, 1989. — С. 426-427. — 880 с. — 60 000 экз. — ISBN 5-89960-002-0.
- ↑ [www.zudusilatvija.lv/objects/object/12565/ Rīgas Meža kapi. Aktiera Žaņa Katlapa kapa piemineklis , 2010]
- ↑ [www.vieglicelot.lv/uimg/819720624g.jpg могила З. Мееровица]
Ссылки
- [riga.zurbu.net/t:11/topic Рассказ о Лесном кладбище на сайте zurbu.net]
- [www.360cities.net/image/view-of-forest-cemetery-riga-latvia Типичный вид Лесного кладбища]360° панорама на 360cities.net
- [www.citariga.lv/rus/mezaparks/zala-zona/meza-kapi Лесное кладбище]
- [1-meza-kapi-lv.vieglicelot.lv/lv/object/1-meza-kapi.htm Meža kapi, Latvija (Rīga)] (латыш.)
|
Это заготовка статьи о Риге. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Лесное кладбище (Рига)
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
