Лубиц, Андреас
| Андреас Лубиц | |
| Andreas Lubitz | |
 | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Место смерти: | |
| Отец: |
Гюнтер Лубиц |
| Мать: |
Урсула Лубиц |
Андре́ас Гю́нтер Лубиц (нем. Andreas Günter Lubitz; 18 декабря 1987, ФРГ — 24 марта 2015, между городами Динь-ле-Бен и Барселоннет, Франция) — второй пилот авиакомпании Germanwings совершивший предумышленное уничтожение самолёта A320, что привело к гибели всех 150 человек, находившихся на борту[1].
Содержание
Биография
Детство
Андреас Лубиц родился в Германии, в городе Нойбург-на-Дунае (Бавария). Семья жила в доме его бабушки и дедушки, эмигрировавших в 1970-х годах из Румынии. В своё время дед работал педиатром, а бабушка была учителем начальной школы. Когда Андреасу исполнилось 6 лет, вся семья переехала в Монтабаур (земля Рейнланд-Пфальц) и поселилась в большом доме. В этих местах и прошла большая часть детства Лубица[2].
Мать Андреаса работала преподавателем музыки (по классу фортепьяно), а отец был предпринимателем. К тому же, в то время мать Урсула регулярно играла на органе на праздниках в местной церкви[2].
Во время обучения в школе Андреас Лубиц подрабатывал в ресторане сети Burger King. Впоследствии менеджер заведения охарактеризовал его как «надёжного и незаметного» сотрудника («dependable and inconspicuous»). Лубиц оставил свою работу в «Бургер Кинге», когда начал обучение пилотированию[3].
Карьера в авиации
По воспоминаниям родителей, авиация привлекала Андреаса Лубица с детства. С 14 лет он посещал аэроклуб Luftorts Club Westerwald и совершал полёты на двухместном планере ASK 21</span>ruen. Со временем им был приобретён такой планер, который хранился на стоянке аэродрома в его родном городе Монтабаур[4].
В 2008 году А. Лубиц получил среднее образование и затем поступил в лётную школу Lufthansa в Бремене (Lufthansa Flight Training School). Часть обучения проходила на территории США (Феникс, Аризона). При этом уже в то время Андреас переживал эмоциональное перенапряжение. По словам Альдольфа Детлефа (Aldolf Detlef), менеджера «Бургер Кинга», в котором ранее работал Лубиц, в 2009 году они встречались, и Андреас поделился своими ощущениями: «Слишком много стресса. Я собираюсь сделать перерыв» («Too much stress. I’m going to take a break»). При этом Лубиц не выдавал это состояние, как депрессию[3].
Однако в том же году Андреас прервал на несколько месяцев обучение в лётной школе. При восстановлении он уведомил руководство школы о предыдущих эпизодах тяжёлой депрессии, указав это в медицинских документах и сделав акцент на этом в письме[5]. Однако, вопреки указаниям, Lufthansa об этом эпизоде не сообщила государственному надзорному органу Германии в сфере авиационной безопасности[6].
В авиакомпанию Germanwings Андреас Лубиц устроился в сентябре 2013 года. В течение 11 месяцев он работал бортпроводником, а одновременно продолжал обучение по управлению самолётом. Затем, сдав необходимые экзамены, он получил квалификацию пилота и, в 2014 году, был переведён на должность второго пилота Airbus A320[7].
По сообщению СМИ, второй пилот два раза проходил контроль пригодности к полетам, включая медицинское обследование — летом 2013 и в 2014 годах. Кроме того, в летной лицензии Лубица была пометка SIC, указывающая на необходимость регулярных тщательных медицинских обследований.
Впоследствии психологическое состояние Андреаса ухудшалось. При этом он продолжал работать в авиакомпании и постепенно обустраивал личную жизнь. В 2012—2013 годах у него начались отношения с Катрин Гольдбах, преподавателем английского языка и математики в средней школе Крефельда недалеко от Дюссельдорфа. Гольдбах оставила свою преподавательскую работу в Монтабауре в 2013 году и переехала с Лубицем в квартиру в Дюссельдорфе[8]. Официальный брак пара не регистрировала. При этом знакомы Лубиц и Катрин были с подросткового возраста[9]. Однако, по данным СМИ, со ссылкой на друзей пары, они собирались в ближайшее время объявить о дате свадьбы. В Дюссельдорфе Катрин Гольдбах также работала в школе.
На момент авиационной катастрофы, в марте 2015 года, налёт Андреаса Лубица составлял около 630 часов[10].
Проблемы со здоровьем
В декабре 2014 года Лубиц попал в автомобильную аварию, в результате у него возникли проблемы со зрением и позвоночником. Из-за своего психологического состояния и полученных травмами он наблюдался у врачей, однако скрывал от работодателя проблемы со здоровьем. Одновременно врачам он говорил о том, что на время лечения отстранён от полётов и мечтает как можно скорее вернуться к работе[11].
Издание Bild опубликовало копию письма Андреаса Лубица одному из своих врачей, отправленное 10 марта 2015 года: «Максимальный отрезок сна ночью составляет два часа (однако в последнее время и это редкость). Я боюсь, что продолжу слепнуть, и мысли о зрении не выходят у меня из головы, из-за такого стресса я не могу долго спать». Кроме того, в письме пилот писал о психологических проблемах, критиковал рекомендации психологов по выписанным препаратам[12].
Андреас Лубиц наблюдался у психиатров[13]. Незадолго до катастрофы он искал в Интернете статьи по запросам «биполярность» и «маниакальная депрессия», а также информацию о возможностях лечения. Кроме того, он просматривал публикации по запросам «двери кабины пилотов» и «способы суицида». Кроме того, среди понятий, которые Лубиц набирал в строчке поисковых систем, — «мигрень», «болезни глаз» и «травма от удара». Интересный факт: в качестве никнейма Андреас использовал имя Skydevil, что переводится как «Небесный дьявол»[14]. Перед последним рейсом Андреас написал записку в которой изложил три варианта дальнейших событий: «найти внутренние силы работать и продолжать жить», «бороться со стрессом и бессонницей» и «дать себе уйти», а завершалась словами «Решу в воскресенье». Также в бумаге был указан номер рейса[15].
Согласно официальному отчёту, за 2 недели до катастрофы Андреас должен был проходить лечение в психиатрической клинике, однако его своевременно не госпитализировали[16].
Катастрофа A320 под Динь-ле-Беном
24 марта 2015 года Андреас Лубиц находился в качестве второго пилота на самолёте Airbus A320-211 немецкой бюджетной авиакомпании Germanwings, со 144 пассажирами и 6 членами экипажа на борту. Рейс 4U 9525 следовал по маршруту Барселона — Дюссельдорф. Время прибытия — 11:55 CET.
Однако около 10:31 CET самолёт начал резкое снижение (с высоты в 38 тысяч футов (11,6 км)), завершившееся столкновением с землёй. Следственной группой было установлено, что самолёт разбился из-за намеренных действий второго пилота Андреаса Лубица[1]. Когда командир экипажа покинул кабину, Лубиц закрыл дверь и дал указание автопилоту снизить высоту полёта воздушного судна. Командир пытался вернуться в кабину, он стучал в дверь и делал попытки выломать её, но безуспешно[17][18].
До момента столкновения с землёй Андреас Лубиц хранил молчание, не выходил на связь с диспетчером и не отвечал на его вызовы. Согласно записи бортового самописца, его дыхание было нормальным[19]. Однако за 93 секунды до столкновения с землёй были отмечены изменения программы автопилота (вносимые вручную) небольшой амплитуды, произведенные со стороны второго пилота. Предполагается, что Андреас Лубиц пытался поднять самолёт. Эти действия не оказали влияния на траекторию движения, так как касания систем управления были недостаточно сильными для отключения автопилота, выполнявшего программу на снижение[20].
10:41 CET Airbus A320 снизился до высоты в 2000 метров над уровнем моря и разбился, врезавшись в горы. Погибли все находившиеся на борту: 150 человек.
Я не могу использовать слово „самоубийство“, если одновременно гибнет ещё 150 человек.
</td> | </td> </td></tr> |
| Прокурор Марселя (Франция) Брис Робен[21]</td> |
</td> </tr> </table>. ПоследствияАндреас Лубиц был похоронен 27 июня 2015 года в городе Монтабаур, где пилот провёл большую часть жизни. При этом похороны проходили тайно, и на время церемонии, длившейся три часа, местные власти распорядились закрыть кладбище. По данным Bild, на могиле Лубица не указано его полное имя, а только краткая форма — Энди[22]. До этого, в начале апреля 2015 года, семье его подруги Катрин Гольдбах пришлось покинуть город Монтабаур, где они проживали, из-за общественного давления. Возвращаться они не намерены[8]. В связи с действиями Андреса Лубица в ряде стран Европейского союза развернулась дискуссия о необходимости законодательного закрепления для врачей требования сообщать о состоянии здоровья пилотов[23]. В конце 2015 года власти Южной Кореи разработали новую программу оценки состояния здоровья пилотов гражданских самолётов, в том числе психологического, чтобы не допустить повторения трагедии Airbus A320 компании Germanwings[24]. Напишите отзыв о статье "Лубиц, Андреас"Примечания
Ссылки
|
Отрывок, характеризующий Лубиц, Андреас
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.
Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
