Лыжные гонки на зимних Олимпийских играх 1968
Соревнования по лыжным гонкам на зимних Олимпийских играх 1968 года в Гренобле прошли с 6 по 16 февраля. Были разыграны 7 комплектов наград. Мужчины соревновались на дистанциях 15, 30 и 50 км, а также в эстафете 4×10 км, а женщины разыграли медали на дистанциях 5, 10 км и в эстафете 3×5 км. По сравнению с предыдущей Олимпиадой 1964 года в Инсбруке программа соревнований в лыжных гонках изменений не претерпела. Все гонки проводились классическим стилем.
Все соревнования прошли в Отране (фр. Autrans). В соревнованиях принимали участие 147 лыжников (110 мужчин и 37 женщин).
После провала на Олимпийских играх 1964 года, где они сумели выиграть в лыжных гонках лишь 2 серебра усилиями Харальда Грённингена, на этот раз норвежцы выступили успешнее всех. В 7 видах программы лыжных гонок они выиграли 4 золота, 2 серебра и 1 бронзу. Добавив к этим 4 золотым наградам 1 золото в биатлоне и 1 золото в конькобежном спорте, норвежцы сумели выиграть общий медальный зачёт зимней Олимпиады-1968. Лыжники Харальд Грённинген и Уле Эллефсетер стали двукратными олимпийскими чемпионами Гренобля.
У женщин настоящей героиней стала 30-летняя шведская лыжница Тойни Густафссон, выигравшая обе индивидуальные дистанции и ставшая второй в составе эстафетной сборной Швеции. Надо отметить, что только падение советской лыжницы Галины Кулаковой на последнем километре дистанции позволило Густафссон выиграть золото на 5 км (шведка опередила Кулакову лишь на 3,2 сек). Интересно, что после Олимпиады, летом 1968 года, Тойни вышла замуж за другого участника Олимпийских игр в Гренобле, лыжника Ассара Рённлунда, выигравшего серебро в составе шведской эстафеты.
Знаменитый финский лыжник, трёхкратный олимпийский чемпион Скво-Вэлли-1960 и Инсбрука-1964 Ээро Мянтюранта выиграл в Гренобле 3 награды: серебро и 2 бронзы. Через 4 года, вскоре после Олимпийских игр 1972 года в Саппоро Мянтюранта стал первым финским спортсменом, уличённом в применении допинга, которым стал амфетамин. Сам финн отрицал применение допинга, хотя и признал позднее, что принимал гормональные препараты, которые не были запрещены во время его карьеры[1].
Итальянец Франко Нонес, сенсационно выигравший на дистанции 30 км, стал первым в истории лыжником не из Норвегии, Финляндии, Швеции или СССР, победившим на Олимпийских играх. Следующий раз эти страны «позволили» победить кому-либо другому лишь в 1980 году в Лейк-Плэсиде, где 2 золота выиграли восточногерманские лыжницы.
Олимпийские игры в Гренобле остаются единственными, на которых советские/российские лыжники не сумели выиграть ни одной золотой медали в лыжных гонках (учитывая те Олимпиады, в которых СССР/Россия принимали участие). На счету сборной СССР в Гренобле было 2 серебра и 2 бронзы. В мужской эстафете на самом финише финн Мянтюранта сумел опередить Вячеслава Веденина в борьбе за бронзу. Тот же Мянтюранта не позволил Владимиру Воронкову выиграть бронзу на дистанции 30 км, опередив советского лыжника на 15 секунд.
Медали
Медалисты
Мужчины
Дисциплина | Золото | Серебро | Бронза |
15 км см. подробнее |
|||
30 км см. подробнее |
|||
50 км см. подробнее |
|||
Эстафета 4×10 км см. подробнее |
|
|
|
Женщины
Дисциплина | Золото | Серебро | Бронза |
5 км см. подробнее |
|||
10 км см. подробнее |
|||
Эстафета 3×5 км см. подробнее |
|
Общий зачёт
(Жирным выделено самое большое количество медалей в своей категории)
Общее количество медалей | | ||||
---|---|---|---|---|---|
Место | Страна | Золото | Серебро | Бронза | Всего |
1 | 4 | 2 | 1 | 7 | |
2 | 2 | 2 | 1 | 5 | |
3 | 1 | 0 | 0 | 1 | |
4 | 0 | 2 | 2 | 4 | |
5 | 0 | 1 | 2 | 3 | |
6 | 0 | 0 | 1 | 1 |
Напишите отзыв о статье "Лыжные гонки на зимних Олимпийских играх 1968"
Примечания
- ↑ [www.sports-reference.com/olympics/athletes/ma/eero-mantyranta-1.html Eero Mäntyranta] (англ.)
Ссылки
- [www.sports-reference.com/olympics/winter/1968/CCS/ Лыжные гонки на зимней Олимпиаде 1968 года] (англ.)
|
Отрывок, характеризующий Лыжные гонки на зимних Олимпийских играх 1968
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.