Майо, Вирджиния

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вирджиния Майо
Virginia Mayo

Студийная фотография 1950-х
Имя при рождении:

Вирджиния Клара Джонс

Дата рождения:

30 ноября 1920(1920-11-30)

Место рождения:

Сент-Луис, Миссури, США

Дата смерти:

17 января 2005(2005-01-17) (84 года)

Место смерти:

Лос-Анджелес, США

Профессия:

актриса, танцовщица

Карьера:

1939—1997

Вирджиния Майо (англ. Virginia Mayo, 30 ноября 1920 — 17 января 2005) — американская актриса и танцовщица. После короткой карьеры в водевилях она стала сниматься в кино и 1940-е годы зарекомендовала себя как прекрасная исполнительница ролей второго плана в таких фильмах как «Лучшие годы нашей жизни» и «Белая горячка». Вирджиния продолжала активно работать и в 1950-е годы, но после этого её появления на экране были уже не такими частыми. Последнюю роль Вирджиния сыграла в 1997 году.





Биография

Детство и юность

Вирджиния Клара Джонс родилась 30 ноября 1920 года в Сент-Луисе, штат Миссури. С детства Вирджиния занималась танцами, а позже начала участвовать в водевилях. В качестве псевдонима она использовала фамилию своего коллеги Энди Майо, который пригласил её для того, чтобы она участвовала в его выступлениях, выступая в качестве дрессировщицы двух мужчин, изображающих лошадь на манеже.

Карьера в Голливуде

Вирджиния продолжала свою карьеру танцовщицы, выступая с Эдди Кантором на Бродвее в 1941 году в спектакле «Банджо глаз». Затем Бенни Гудмен пригласил её выступать в кабаре, а, в 1942 году актриса подписала контракт с Сэмюэлом Голдвином и появилась в нескольких его картинах. Первую значительную роль сыграла в комедии «Принцесса и пират» (1944), где играла в паре с Бобом Хоупом. Её героиня путешествовала по южным морям инкогнито, желая выйти замуж по любви, а не по воле отца-короля и попадала в руки нелепых пиратов, от которых её спасал комик-неудачник.

Во второй половине 1940-х Вирджиния четыре раза играла в паре с Дэнни Кейем. В 1945 году она сыграла в музыкальной комедии «Чудо-человек». Фильм стал дебютом для танцовщицы Веры-Эллен. В фильме «Малыш из Бруклина» (1946) — музыкальном ремейке комедии 1936 года «Млечный путь» с Гарольдом Ллойдом — Дэнни Кей, Вирджиния Майо и Вера-Эллен также появились вместе. В фильме «Лучшие годы нашей жизни» (1946) Майо она играет меркантильную женщину, которая бросает своего мужа, вернувшегося с войны. Эта роль принесла ей большой успех.

Затем актриса вновь сыграла с Дэнни Кейем в комедии «Тайная жизнь Уолтера Митти» (1947). Её последним фильмом с ним стала музыкальная комедия «Рождение песни» (1948), являющаяся ремейком комедии «С огоньком», где ту же роль играла Барбара Стэнвик.

В фильме 1949 года «Белая горячка» Вирджиния появилась в роли холодной и расчётливой Верны Джарретт — любовницы гангстера, психопата и беспредельщика, одержимого эдиповым комплексом. По её собственным словам, Вирджиния боялась своего партнёра по фильму — Джеймса Кэгни, потому что он играл очень естественно и реалистично.

Также актриса появилась в комедии «Out of the Blue» (1947) с Джорджем Брентом, криминальной драме «Smart Girls Don’t Talk» (1948) — её первом фильме на студии Warner Bros., романтической комедии «Девушка из Джоунс Бич» (1949), где она играла в паре с будущим президентом США Рональдом Рейганом. Амплуа, которое она олицетворяла собой в этих годы было чем-то средним между «мечтательной девушкой» (Manic Pixie Dream Girl) и «девушкой-соседкой» (Girl next door), которые были наиболее предпочтительны американцам в те годы.

Но, также, в тот период она начала играть роли в образе «роковых женщин» (femme fatale), например, в фильмах-нуар «Flaxy Martin», «Red Light» (оба — 1949) или уже упомнутой «Белой горячке». В вестерне «Территория Колорадо» (1949) она играла наполовину индианскую девушку, погибающую со своим другом-бандитом под полицейскими пулями. Её гибель вызвала возмущение публики, которое режиссёр фильма Рауль Уолш резюмировал следующими словами: «Только японцы предпочитают, чтобы главные герои умирали: они обожают такого рода драмы. А в Америке лишь Хамфри Богарта или Джеймса Кегни можно изрешетить на экране, не опасаясь вызвать бунт в зале».

В музыкальном фильме «Always Leave Them Laughing» (1949) с Милтоном Бёрлем она сыграла роль второго плана, но она, равно, как и игравшая в фильме главную женскую роль Рут Роман, впервые станцевали на экране именно в этой картине. Актриса также сыграла в мюзиклах: «Вест-Поинтская история» (1950) с Дорис Дэй и Джеймсом Кэгни, «Painting the Clouds with Sunshine» (1951), «Со звёздами на борту» (1951), где она появилась в роли самой себя и исполнила танцевальный номер «Noche Caribe (Caribbean Night)», «She’s Working Her Way Through College» (1952) — ремейке романтической комедии 1942 года «Самец» с Генри Фондой, где она вновь сыграла с Рональдом Рейганом и «She’s Back on Broadway» — её последнем киномюзикле. Однако, несмотря на прекрасную танцевальную подготовку, пела в них она не сама: вокальные партии её героинь всегда исполняли профессиональные певицы.

В 1950-х годах Вирджиния активно играла в основном в фильмах категории B, вестернах и приключенческих фильмах. Из этих фильмов с её участием выделяются: приключенческие фильмы «Огонь и стрела» (1950) с Бертом Ланкастером и «Капитан Горацио» (1951) с Грегори Пеком, вестернах «Along the Great Divide» (1951) с Кирком Дугласом и «The Iron Mistress» с Аланом Лэддом, исторических фильмах «Ричард Львиное сердце» (1954) с Рексом Харрисоном и Джорджем Сандерсом и «Серебряная чаша» (1954) с Пьер Анджели, Полом Ньюменом и Натали Вуд. В 1957 году актриса исполнила роль египетской царицы Клеопатры в научно-фантастическом фильме Ирвинга Аллена «История человечества», где помимо неё сыграли Рональд Колман, Хеди Ламарр, Братья Маркс, Агнес Мурхед, Питер Лорре, Чарльз Кобёрн и многие другие. Начиная с 1960-х годов, актриса начинает сниматься в кино реже, сыграв в своём последнем фильме в 1997 году. Всего за свою карьеру Вирджиния Майо сыграла более, чем в 50 фильмах.

Личная жизнь

В 1947 году Вирджиния вышла замуж за актёра Майкла О’Ши, от которого в 1953 году родила дочь Мэри Кэтрин. Супруги прожили вместе до декабря 1973 года, когда Майкл скончался от сердечного приступа. Вирджиния Майо умерла от естественных причин в Лос-Анджелесе в 2005 году в возрасте 84 лет.

Фильмография

Полнометражные

Короткометражки

  • Gals and Gallons (1939)
  • Screen Snapshots: Hollywood Night Life (1952)
  • Screen Snapshots: Salute to Hollywood (1958)

Напишите отзыв о статье "Майо, Вирджиния"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Майо, Вирджиния

Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.