Марин, Аполлон Никифорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Аполло́н Ники́форович Мари́н

генерал-лейтенант А. Н. Марин
Дата рождения

17 января 1790(1790-01-17)

Место рождения

г. Воронеж

Дата смерти

9 августа 1873(1873-08-09) (83 года)

Место смерти

село Подгорное Воронежской губернии

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

пехота

Звание

генерал-лейтенант

Часть

лейб-гвардии Финляндский полк

Командовал

крепость Кейданы

Сражения/войны

Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813 и 1814 гг., Польская кампания 1831 г.

Награды и премии

Орден Святой Анны 4-й ст. (1812) Орден Святого Владимира 4-й ст. (1814) Орден Святого Георгия 4-й ст. (1832)

Аполло́н Ники́форович Мари́н (17 января 1790 г. — 9 августа 1873 г.) — генерал-лейтенант, военный писатель, участник Отечественной войны 1812 г., заграничных походов 1813-1814 гг. и подавления Ноябрьского восстания в 1831 г. Брат поэта-сатирика С. Н. Марина и полковника Е. Н. Марина.

Аполлон Никифорович Марин родился в 1790 году 17 января в городе Воронеже. У отца своего Никифора Михайловича Марина он был третьим сыном. Никифор Михайлович Марин был женат первым браком на девице Марье Ивановне Невежиной, которая умерла вскоре после рождения второго сына – Евгения, а вторым браком сочетался в 1785 году с девицей Анной Дмитриевной Якушкиной. От этого второго брака и родился Аполлон Никифорович Марин.

Воспитание получил в 1-м кадетском корпусе, по окончании которого в 1808 году служил в лейб-гвардии Финляндском батальоне (позже - полку).

Принял участие в Отечественной войне 1812 года и последующих Заграничных кампаниях 1813 и 1814 годов, был ранен в сражениях под Бородиным и при Лейпциге. Согласно формулярному списку в 1812 году был награждён Орденом Св. Анны 4 класса, а в 1813 году - Орденом Св. Владимира 4 степени.

Во время Польского мятежа 1830 - 1831 г. А. Н. Марин занял пост главнокомандующего войсками и гражданской частью города Лепеля и его уезда. В эту же кампанию он отличился при защите крепости Кейданы, которой с 1820 года был комендантом. Выказал в эту войну много предприимчивости, храбрости и находчивости. 21 декабря 1832 года он был награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 4700 по списку Григоровича — Степанова).

В 1834 г. Марин был произведён в генерал-майоры. В конце 30-х годов Марин занимал должность коменданта города Гродно. В 1842 году его назначили членом комитета государственного коннозаводства, и он переехал из Гродно в С.-Петербург. С этой должности Марин был уволен в отставку с производством в генерал-лейтенанты.

После отставки проживал в своем имении в селе Подгорном под Воронежем, где устроил, в 1860-х годах, школу для крестьянских мальчиков, сыновей бывших своих крепостных.

В 1846 г. Марин составил историю лейб-гвардии Финляндского полка, под заглавием «Краткий очерк истории лейб-гвардии Финляндского полка, или Материалы в воспоминаниях и рассказах для полной истории полка, с портретами и планами Бородинского и Лейпцигского сражений» (в 2-х томах, СПб., 1846). Этот труд Марина является первой попыткой историографии и жизненного изображения боевого прошлого полка. Финляндскому полку посвящён и его сборник стихотворений «Песни и рассказы из военных походов» (Воронеж, 1873).

Марин был автором и других произведений военно-исторического содержания: так, им была составлена книга под заглавием «Русские богатыри — заветная книжка для ратных людей и народа русского», где в ряде стихотворений, написанных народным языком, описан весь ход войн 1812 и 1813—1815 годов.

Аполлон Никифорович Марин скончался в 1873 году в селе Подгорном Воронежской губернии (ныне микрорайон Подгорное Коминтерновского района). Похоронен на Вознесенском (Чугуновском) кладбище, уничтоженном в тридцатых годах ХХ века.

В Воронеже в августе 2012 года на объекте культурного наследия «Заставский пилон», расположенном у храма пророка Самуила (ул. Карла Маркса, 114 а), к 200-летию Бородинской битвы установили информационную доску в честь похороненных на бывшем Чугуновском кладбище участников Отечественной войны 1812 года. Первым в списке стоит генерал-лейтенант Аполлон Никифорович Марин.



Источники

Напишите отзыв о статье "Марин, Аполлон Никифорович"

Ссылки

  • Марин, Аполлон Никифорович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • [www.geni.com/family-tree/index/6000000011743929283 Профиль во всемирном родословном древе]
  • [vrn.kp.ru/online/news/1245607/ Об информационной доске на "Заставском пилоне" Чугуновского кладбища]
  • Герб Аполлона Никифоровича Марина внесен в [gerbovnik.ru/arms/5205 Часть 9 Сборника дипломных гербов Российского Дворянства, невнесенных в Общий Гербовник, стр. 21]. Проверено 21 октября 2013.

Отрывок, характеризующий Марин, Аполлон Никифорович

У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.