Мартынов, Дмитрий Николаевич

Дмитрий Николаевич Мартынов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Могилёвский губернатор
30 августа 1893 — 23 декабря 1893
Предшественник:	Александр Станиславович Дембовецкий
Преемник:	Николай Алексеевич Зиновьев
Екатеринославский губернатор
23 декабря 1893 — 3 марта 1897
Предшественник:	Владимир Карлович Шлиппе
Преемник:	Александр Александрович Баторский
Варшавский губернатор
3 марта 1897 — 20 января 1907
Предшественник:	Юлий Ардалионович Андреев
Преемник:	барон Семён Николаевич Корф
Сенатор
20 января 1907 — 22 октября 1917
Рождение:	1850(1850)
Смерть:	после 1917
Род:	Мартыновы
Образование:	Московский университет
Учёная степень:	кандидат прав
Военная служба
Годы службы:	1871—1888
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Род войск:	Гвардейская пехота
Звание:	полковник
Сражения:	Русско-турецкая война (1877—1878)
Награды:	2-й ст. 1-й ст. 3-й ст. 1-й ст. 2-й ст.

Дми́трий Никола́евич Марты́нов (1850 — после 1917) — русский государственный деятель, Екатеринославский и Варшавский губернатор, сенатор.

Биография

Из потомственных дворян Киевской губернии.

Окончил юридический факультет Московского университета со степенью кандидата прав. В 1870 году, на правах вольноопределяющегося, поступил на службу в лейб-гвардии Преображенский полк. Прослужил в полку 17 лет. В 1876 году окончил Военно-юридическую академию по 1-му разряду.

Участвовал в Русско-турецкой войне 1877—1878 годов, был награждён орденами Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом и Святого Станислава 2-й степени с мечами, а также чином капитана. Затем в чине капитана командовал ротою Его Величества. В 1888 году вышел в отставку с чином полковника и поступил на службу по Министерству внутренних дел с назначением Могилевским вице-губернатором.

Чины: действительный статский советник (1893), камергер (1899), гофмейстер (1903). Занимал посты Могилевского (1893), Екатеринославского (1893—1897) и Варшавского (1897—1907) губернатора. Будучи Варшавским губернатором, способствовал распространению православных храмов в крае, особенно в тех местах, где ранее были только католические костелы. В своей деятельности руководствовался сознанием необходимости упрочить государственное единение края с империей и обеспечить за государственным языком подобающее положение. Последние годы службы в губернии были крайне непростыми: в крае происходили забастовки и волнения, шла мобилизация войск во время русско-японской войны.

В 1907 году был назначен сенатором, присутствующим во 2-м департаменте Сената.

Судьба после революции неизвестна.

Награды

• Орден Святой Анны 3-й ст. с мечами и бантом (1877);
• Орден Святого Станислава 2-й ст. с мечами (1878);
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (1898);
• Орден Святой Анны 1-й ст. (1902);
• Высочайшая благодарность (1904);
• Орден Святого Владимира 2-й ст. (1906);
• Орден Белого Орла (1911).
• медаль «В память Русско-Турецкой войны 1877—1878 гг.»
• медаль «В память коронации императора Александра III»
• медаль «В память царствования императора Александра III»
• медаль «В память коронации Императора Николая II»
• медаль «За труды по первой всеобщей переписи населения» (1897)
• медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых» (1913)
• подарок из Кабинета Его Величества за составленіе «Истории Л.—Гв. Преображенского полка».

Иностранные:

• гессенский Орден Филиппа Великодушного, кавалерский крест 1-го класса;
• румынский Железный крест (1884).

Источники

• Правительствующий Сенат. Санкт-Петербург. Типо-литография Санкт-Петербургской Одиночной Тюрьмы. 1912. С. 135.
• Список гражданским чинам первых трех классов. Исправлен по 1 сентября 1914 года. — Пг., 1914. — СС. 104—105.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003832486#?page=714 Памятная книжка Могилевской губернии за 1910 год].

Отрывок, характеризующий Мартынов, Дмитрий Николаевич

– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.