Маштаков, Пётр Лазаревич
Поделись знанием:
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
Пётр Лазаревич Маштако́в (5 июня 1872, с. Кадышевка, Хвалынский уезд, Саратовская губерния — февраль 1942, Ленинград) — русский учёный-филолог, педагог, составитель грамматики русского языка и географических сочинений, коллежский советник. Из крестьян. В 1899 – 1905 годах преподаватель русского языка Смольного института. Был преподавателем гимназии Л.Д. Леонтьевской в Санкт-Петербурге на 1909 и преподавал на общеобразовательных курсах А.С. Черняева.[1] Исследователь Слова о полку Игореве. Был знаком с В.Д. Бонч-Бруевичем.[2] Проживал на Васильевском острове, 20-я линия, д. 9, кв. 14. Умер в период блокады Ленинграда, похоронен на Пискарёвском кладбище.[3]
В 1925 году в статье «О местных названиях» академик А. И. Соболевский, высоко оценивая «Списки рек» П. Л. Маштакова по бассейнам Днепра, Днестра и Южного Буга за их «полноту», высказал пожелание «иметь список названий Дона, от его верховья до устья». Этой теме и была посвящена последняя книга П. Л. Маштакова из его гидронимического цикла — «Список рек Донского бассейна» (1934)[4].
Содержание
Публикации
- Курс русского литературного языка. — СПб.,1907. Ч. 1-3.
- Грамматика русского языка для самообразования. С приложением краткого корнеслова. — М., 1909.
- К истории родины Ломоносова. Историко-географические заметки. — СПб., 1911. См.: Ломоносовский сборник.
- План левого берега Днепра от устья реки Десны до устья реки Черторыи, составленный землемером Сновским. — СПб., 1912.
- Список рек Днепровского бассейна. С картой и алфавитным указателем / П. Л. Маштаков. — СПб.: Б.и., 1913. — 292 с.
- Список рек бассейнов Днестра и Буга (Южного). С картой и алфавитным указателем / П. Л. Маштаков. — Петроград, 1917.
- Десна. — Петроград, 1918.
- К тексту Слова о полку Игореве. — Петроград, 1921.
- Схема и шифр бассейнов внутренних вод Восточной Европы и Северной Азии / П. Л. Маштаков. — Л.: Б.и., 1929. — 36 с.
- Материалы для областного водного словаря. — Л., 1931.
- Список рек Донского бассейна / П. Л. Маштаков; Государственный гидрологический институт. — Л.: ГГИ, 1934. — 94 с.
- Деление водных бассейнов мира по десятичной системе. — Б.м.: Б.и., 1938.
Напишите отзыв о статье "Маштаков, Пётр Лазаревич"
Примечания
- ↑ Черняев Александр Сергеевич (1873-1916). Родился в крестьянской семье в деревне Петрино Грязовецкого уезда. Закончил Санкт-Петербургский университет (учился вольнослушателем на двух факультетах - физико-математическом и археологическом). Учёный-педагог, основатель общеобразовательных курсов для взрослых при Петербургском университете /с 1901 г./. Автор научных статей по педагогике. Поэт, автор сборника стихов «Родные картины», изданной в 1901 г. По содержанию, стилю, языку стихи близки к произведениям Кольцова, Никитина, посвящены описанию родной природы и крестьянского труда. В них широко использованы образы русских былин и сказок. [archive.is/20130113234542/www.cultinfo.ru/griazovec/gryaz-people/index.html]
- ↑ Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич (1873-1955). Нелегальная поездка в Россию. М.-Л., «Молодая гвардия», 1930. 320 с. /Революционное движение России в мемуарах современников./ 7100. 19,1х13,1. В ил. обл. Крепкий экземпляр удовл. сохр. На титуле автограф черными чернилами: «Глубокоуважаемому Петру Лазаревичу Маштакову от автора Влад. Бонч-Бруевич. 7.XII.1930 г. Москва». [m-auction.by.ru/05.2006.pdf]
- ↑ Блокада, том, 19
- ↑ Соболевский А. И. О местных названиях // Известия Воронежского краеведческого общества, 1925, № 4, с. 9.
Литература
- Шахматов А. А. Отзыв о сочинении П.Л. Маштакова: "Списки рек Днепровского бассейна", составленный академиком А.А. Шахматовым. — Петроград, 1916.
- Черепнин Н. П. [leb.nlr.ru/edoc/317948/ Императорское воспитательное общество благородных девиц: Исторический очерк, 1764-1914: Т. 1-3] / Н.П. Черепнин. — СПб.: Гос. тип.: 1914-1915.
- Отин Е. С. [archive.nbuv.gov.ua/portal/Soc_Gum/Slz/2006_10/VULS10_PDF/Otin.pdf О принципах составления гидронимических каталогов нового типа: «Каталог гидронимов бассейна реки Дон»] // Восточноукраинский лингвистический сборник. Вып. 10, 2006. С. 163-203.
Ссылки
- [visz.nlr.ru/search/lists/blkd/236_470.html Блокада, 1941–1944, Ленинград : Книга Памяти]
Отрывок, характеризующий Маштаков, Пётр Лазаревич
– Так ничего?– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
