Метлинский, Амвросий Лукьянович

Амвросий Лукьянович Метлинский
Род деятельности:	этнограф, поэт
Дата рождения:	1814(1814)
Место рождения:	Полтавская губерния ныне Гадячский район
Дата смерти:	29 июля 1870(1870-07-29)
Место смерти:	Харьков

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Амвросий Лукьянович Метлинский — украинский поэт и профессор этнографии. Иногда подписывал свои труды псевдонимами Амвросий Мотва, Амвросий Могила, Земляк, Mohyla и др.

Биография

Родился в селе Сары Гадячского повета Полтавской губернии. В 1839 году защитил в Харьковском университете магистерскую диссертацию «О сущности цивилизации и значении её элементов», остался преподавать в университете, впоследствии работал в университетской библиотеке. В дальнейшем защитил докторскую диссертацию «Взгляд на историческое развитие теории прозы и поэзии» (опубликована в 1850 г.). Научная деятельность Метлинского, как считается, осталась малозаметна.

Творческий путь

В университете под влиянием группы молодёжи, разделявшей идеи украинофильства, Метлинский увлёкся народной украинской поэзией (по словам Николая Костомарова, Метлинский первоначально скептически относился к идее писать на народном языке, но впоследствии изменил своё мнение). В 1839 году под псевдонимом «Амвросий Могила» Метлинский издал сборник стихотворений «Думки, пісні та ще дещо». В 1849 году при содействии Метлинского был издан «Южный сборник», в который, помимо его собственных стихотворений, вошли произведения Михаила Петренко, Михаила Макаровского и других поэтов.

В течение многих лет Метлинский собирал образцы народной поэзии, в чём ему помогали Николай Белозёрский, Мария Маркович и другие деятели украинской культуры. Эта работа оказалась отражена в вышедшем в 1854 году сборнике «Народные южнорусские песни». В предисловии к сборнику он писал:

Я утѣшился и одушевился мыслью, что всякое нарѣчіе или отрасль языка русскаго, всякое слово и памятникъ слова есть необходимая часть великаго цѣлаго, законное достояніе всего русскаго народа, и что изученіе и разъясненіе ихъ есть начало его общаго самопознанія, источник его словеснаго богатства, основаніе славы и самоуваженія, несомнѣнный признакъ кровнаго единства и залогъ святой братской любви между его единовѣрными и единокровными сынами и племенами.

— Народные южнорусские песни - Кіев, 1854

Тематика стихотворений самого Метлинского была тесно связана с народной поэзией и навеянными ею образами — обращения к казачеству, старине, Днепру, сюжеты жизни сироты, смерти старика и т. д. Невзирая на недостаток оригинальности, снизивший его ценность, творчество Метлинского сыграло значительную роль в пробуждении среди интеллигенции интереса к украинскому народному слову.

Самоубийство

В последние годы жизни Метлинский страдал от депрессии, во время очередного приступа которой покончил с собой (застрелился).

Литература

• Н. Сумцов. Пятидесятилетие сборника Метлинского // Известия Академии Наук, 1904, IX.
• Абашник В.А. Харьковская университетская философия (1804-1920): монография. - Харьков : Бурун и К, 2014. - С. 573-575.

Ссылки

• [www.rulex.ru/01130444.htm Биография в «Русском биографическом словаре».]
• [en.wikipedia.org/wiki/File:MetlynskyAmvrosii.jpg Фото Метлинского]

Отрывок, характеризующий Метлинский, Амвросий Лукьянович

– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.