Методиев, Димитр

Димитр Методиев
болг. Димитър Методиев
Место рождения:	Белово, Болгария
Место смерти:	София
Гражданство:	Болгария Болгария
Направление:	реализм
Жанр:	лирика
Язык произведений:	болгарский
Награды:	Димитровская премия (1952, 64)

Димитр Христов Методиев (болг. Димитър Христов Методиев известный так же под псевдонимим Сотир болг. Сотир; 11 сентября 1922, Белово, Болгария — 19 июня 1995, София) — болгарский поэт, переводчик и партийный деятель

Жизнеописание

Димитр Методиев родился в крестьянской семье. Ещё школьником (с 1937 года) он был активным членом Рабочего молодёжного союза. В 1941 году окончил среднее сельскохозяйственное училище в городе Садово, а с 1941-го по 1944 учился на агрономическом факультете Софийского университета. Во время Второй мировой войны участвовал в Коммунистическом движении сопротивления в Болгарии. В 1944 году под руководством Александра Пипонкова Методиев воевал в партизанском отряде имени Ангела Кинчева — болгарского революционера. В этом же году поступил в Болгарскую коммунистическую партию (БКП). В 1948-м стал студентом факультета журналистики Свердловского университета. В 1953 году окончил Литературный институт имени Максима Горького. В 1953—1958 был редактором литературного и общественно-политического журнала «Наша Родина». В 1958—1960 и 1961—1966 годах Методиев работал заместителем главного редактора соответственно в журнале «Септември» и газете «Работническо дело» — центральном органе БКП. С 1966-го занимал должность главного редактора журнала «Наша Родина». Был членом Союза болгарских писателей. В 1969 году получил звание «Заслуженный деятель искусства и культуры Болгарии», а в 1974-м — «Народный деятель искусства и культуры Болгарии». В 1976 году Методиев вошёл в состав Центрального комитета БКП.

Первые стихи Методиев написал ещё 15-летним школьником. Принадлежал к направлению соцреализма, в деле коммунистического переустройства мира ведущее место отдавал России. Это особенно проявляется в дебютной книге Методиева — сборнике «На штурм!», которая вышла в 1945 году. Как и в романе в стихах о борьбе болгарской коммунистической молодёжи «Димитровское племя» (1951), отмеченного Димитровской премией, сборнике «О времени и о себе» (1963, Димитровская премия 1964 года). Советской России посвящена в том числе поэма «Страна грёз» (болг. Страна на мечтите, 1956) и сборник «Песня о России» (болг. Песен за Русия, 1967). В таких стихах и сборниках, как «Замыкание круга» (1967), «Стихотворения и маленькие поэмы» (1968), «И все вновь будет повторяться» (1975) и других, Методиев показал себя мастером слова и тонким лириком. Есть у него произведения, исполненные глубокой грустью, сожалением о молодости, образами болгарской природы и провинции. Стихи Методиева послужили текстами песен — как политических, так и лирических — для известных болгарских исполнителей, в частности Бисера Кирова.

Произведения Методиева переведены на многие языки. На русском языке вышли книги «Младое поколение» (М., 1954), «Солнечное притяжение» (М., 1967), «Монолог в пути» (М., 1975), «Избранное» (М., 1987). Димитр Методиев известен также как выдающийся переводчик русских (Александр Сергеевич Пушкин, Михаил Лермонтов, Николай Некрасов, Владимир Маяковский, Александр Твардовский) и украинских (Тарас Шевченко, Иван Франко, Платон Воронько, Дмитрий Белоус) писателей.

Произведения

• «На штурм!» («На щурм!», 1945)
• «Димитровское племя» («Димитровско племе», 1951)
• «Страна грёз» («Страна на мечтите», 1956)
• «Стихотворения» («Стихотворения», 1961)
• «О времени и о себе» («За времето и за себе си», 1963)
• «Не из земли» (1965)
• «Замыкание круга» («Затваряне на кръга», 1967)
• «Песня о России» («Песен за Русия», 1967)
• «Стихотворения и маленькие поэмы» («Стихотворения и малки поеми», 1968)
• «Великое переселение» (1970)
• «Стихотворения» («Стихотворения», София, Български писател, 1972)
• «Избранное» («Избрано», София, 1972)
• «И вновь всё будет повторяться» («И всичко пак ще се повтаря», 1975)
• «Монологи в дороге» (1975)
• «Когда Батак восстал» («Когато Батак въстана», Пловдив, 1976)
• «В час осенней ясности» («В часа на есенната яснота», 1977)
• «И запах сладкий…» («И мирис сладък…», 1980)
• «Реки, из которых я пил воду» («Реките, от които пих вода», 1985)
• «Лирический дневник» («Лиричен дневник», 1988)
• «Стихотворения» («Стихотворения», Българска книжница, 2012)

Награды

• 1952 — Димитровская премия: роман в стихах «Димитровское племя»
• 1964 — Димитровская премия: за сборник «О времени и о себе»
• 1974 — Литературная премия имени Максима Рыльского: «за художественный перевод „Кобзаря“ Т. Г. Шевченко на болгарский язык»
• 1982 — Французская премия «Солензара»
• 1985 — Премия имени Николы Фурнаджиева
• Почетный гражданин Пазарджика

Ссылки

• Методиев Димитр Христов — статья из Большой советской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Методиев, Димитр

– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!