Мец, Адольф

Адольф Мец
Дата рождения	1888(1888)
Место рождения	Дубоссары
Дата смерти	16 ноября 1943(1943-11-16)
Место смерти	Рига
Страна	Латвия Латвия
Профессии	скрипач и музыкальный педагог
Инструменты	скрипка

Адольф (Абрам) Мец (1888, Дубоссары, Херсонская губерния — 16 ноября 1943, Рига) — латвийский скрипач и музыкальный педагог. Профессор Латвийской консерватории.

Биография

Учился в Санкт-Петербургской консератории по классу Леопольда Ауэра, затем в Бельгии у Эжена Изаи. Широко гастролировал как солист в России и странах Западной Европы. В 1912—1914 годах работал скрипачом в Бременском филармоническом обществе. В 1914—1922 годах преподавал в музыкальной школе при Московском филармоническом обществе.

С 1922 года — профессор Латвийской консерватории в Риге, где основал и возглавил отделение струнных инструментов. Преподавал на рижских Русских университетских курсах (с 1930 года Русский институт университетских знаний).

Во время немецкой оккупации в 1941 году был с семьёй заключён в Рижское гетто; осенью того же года в Румбуле была расстреляна его жена. А. Мец был переведён на принудительные работы на фабрике «Лента» в концентрационном лагере Кайзервальд, где с закрытием фабрики 16 ноября 1943 года расстрелян вместе со всеми узниками лагеря.

Известные ученики

Среди учеников — скрипачи Сара Рашина (1920—1941), Израиль Абрамис (1908—2000), Альбинас Циплияускас (1910—?), Джордж Лэйпенсон (англ. George H. Lapenson, Канада), Фрида Ландсберг. Александр Крейн посвятил Адольфу Мецу «Еврейский каприс» (Caprice hébraïque, Op.24, 1917) для скрипки в сопровождении фортепиано; А. Мец был первым исполнителем этого произведения.

Отрывок, характеризующий Мец, Адольф

– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»