Моаи

Моаи Хоа-Хака-Нана-Иа

Моа́и (статуя, истукан, идол) — каменные монолитные статуи на тихоокеанском острове Пасхи, принадлежащем Чили. Изготавливались аборигенным полинезийским населением между 1250 и 1500 гг. Сейчас известно 887 статуй.

Материал и каменоломни

Большинство моаи (834, или 95 %) вырублено в крупноблочном тахилитовом базальтовом туфе или туффите каменоломни вулкана Рано Рараку (Rano Raraku). Не исключено, что часть статуй происходит и из месторождений других вулканов, в которых имеется аналогичный камень и они ближе к местам установки. Такого материала нет на полуострове Поике. Поэтому немногие мелкие статуи, находящиеся там, изготовлены из местных пород. Несколько небольших статуй выполнены из другого камня: 22 — из трахита; 17 — из красной базальтовой пемзы вулкана Охио в бухте Анакена и из других месторождений; 13 — из базальта; 1 — из муджиерита вулкана Рано Као. Последняя — это особо почитаемая статуя высотой 2,42 м из культового места Оронго, известная как Хоа-Хака-Нана-Иа (Hoa Hakananai’a). С 1868 года она находится в Британском музее. Круглые цилиндры «пукао» (пучок волос) на головах статуй изготовлены из базальтовой пемзы вулкана Пуна Пао, но, возможно, и из такого же материала более близких месторождений.

Размер и вес

В очень многих публикациях вес моаи сильно завышен. Это связано с тем, что для расчётов берётся собственно базальт (объёмная масса около 3—3,2 г/см³), а не те лёгкие базальтовые породы, что указаны выше (меньше 1,4 г/см³, редко 1,7 г/см³). Маленькие трахитовые, базальтовые и муджиеритовая статуи действительно изготовлены из твёрдого и тяжёлого материала.

Обычный размер моаи — 3—5 м. Средняя ширина основания — 1,6 м. Средний вес таких статуй — менее 5 т (хотя указывается масса в 12,5—13,8 т). Реже высота статуй — 10—12 м. Не более 30—40 статуй имеют вес более 10 т.

Самая высокая из заново установленных — это моаи Паро (Paro) на аху Те-Пито-Те-Кура (Ahu Te Pito Te Kura) высотой 9,8 м. А самая тяжёлая из этой же категории — моаи на аху Тонгарики. Вес их, как принято, сильно завышают (82 и 86 т соответственно). Хотя все подобные статуи сейчас спокойно устанавливает 15-тонный кран.

Самые высокие статуи находятся на внешнем склоне вулкана Рано Рараку. Из них самая большая — Пиропиро, 11,4 м.

А вообще крупнейшая статуя — El Gigante размером около 21 м (по разным сведениям — 20,9 м, 21,6 м, 21,8 м, 69 футов). Называют примерный вес — и 145—165 т, и 270 т. Она находится в каменоломне и не отделена от основания.

Вес каменных цилиндров не более 500—800 кг, реже 1,5—2 т. Хотя, например, цилиндр высотой 2,4 м моаи Паро, завышая, определяют весом в 11,5 т.

Расположение

Более ранние моаи были установлены на церемониальных и погребальных платформах аху по периметру острова, или же просто на открытой местности. Возможно, что транспортировка некоторых статуй так и не завершилась. Аху сейчас насчитывают 255 штук. Имея длину от нескольких метров до 160 м, они могли вмещать от одной маленькой статуи до внушительного ряда гигантов. На самой большой из них, аху Тонгарики, установлено 15 моаи. На аху было установлено меньше пятой части всех статуй. В отличие от статуй из Рано Рараку, взгляд которых направлен вниз по склону, моаи на аху смотрят вглубь острова, а точнее, — на когда-то стоявшую перед ними деревню. Не все моаи, установленные на аху, снабжались красными (изначально чёрными) цилиндрами пукао. Их изготовляли только там, где на близлежащих вулканах имелись залежи пемзы.

Многие разбитые и целые статуи оказались внутри платформ при их перестройках. Также, видимо, многие ещё находятся погребёнными в земле. Исследования последних лет выявили процесс периодического демонтажа статуй для переноса их на новые постаменты, а также для окончательного погребения их под завалами камня.

Почти половина или 45 % всех моаи (394 или 397) так и осталась в Рано Рараку. Часть не вырубили полностью или же они изначально должны были оставаться в таком положении, а другие установили на выложенные камнем площадки на внешнем и внутреннем склонах кратера. Причём 117 из них стоят на внутреннем склоне. Раньше считалось, что все эти моаи остались незавершёнными или их и не успели отправить в другое место. Сейчас предполагают, что они и были предназначены для этого места. Также им не собирались делать глаза. Позже эти статуи оказались погребены делювием со склона вулкана.

В середине XIX века все моаи за пределами Рано Рараку и многие в каменоломне были опрокинуты или упали по естественным причинам (землетрясения, удары цунами). Сейчас около 50 статуй восстановлены на церемониальных площадках или в музеях в других местах. Кроме того, сейчас одна статуя имеет глаза, так как было установлено, что в глубоких глазницах моаи некогда были вставки из белого коралла и чёрного обсидиана, последний мог заменяться чёрной, но затем покрасневшей пемзой.

Художественный стиль

Общеизвестный стиль статуй среднего периода истории острова Пасхи появился не сразу. Ему предшествовали стили монументов Раннего периода, которые подразделяют на четыре типа.

• Тип 1 — четырёгранные, иногда плюснутые каменные головы прямоугольного сечения. Туловища нет. Материал — желтовато-серый туф Рано Рараку.
• Тип 2 — длинные столбы прямоугольного сечения с изображением малореалистичной фигуры в полный рост и непропорционально короткими ногами. Найден только один завершённый образец на аху Винапа, первоначально двуглавый. Два других незаконченных — в карьерах Туу-Тапу. Материал — красная пемза.
• Тип 3 — единственный экземпляр реалистичной коленопреклонённой фигуры из туфа Рано Рараку. Найдена там же, в отвалах древнейших карьеров.
• Тип 4 — представлен большим количеством торсов, прототипов статуй Среднего периода. Изготовлены из твёрдого, плотного чёрного или серого базальта, из красноватой пемзы, из туфа Рано Рараку и муджиерита. Отличаются выпуклым и даже заострённым основанием. То есть они не предназначались для установки на постаменты. Их вкапывали в землю. Они не имели отдельного пукао и удлинённых мочек ушей. Три прекрасных образца из твёрдого базальта и муджиерита были вывезены и находятся в Британском музее в Лондоне, в Музее Отаго в Данидине и в брюссельском Музее пятидесятилетия.

Статуи Среднего периода являются усовершенствованным вариантом менее крупных статуй предшествующего периода. Вопреки расхожему мнению, лица, воспроизведённые на них, не европейские, а чисто полинезийские. Излишне вытянутые головы появились благодаря непропорциональному растягиванию поздних монументов в погоне за всё большей высотой. При этом всё равно отношение длины к ширине носа (снизу) осталось «азиатским».

Начиная с Хоа-Хака-Нана-Иа, также некоторые статуи Среднего периода покрывались резьбой. Она включает maro — изображение на спине, напоминающее набёдренную повязку, дополненную кругом и м-образной фигурой. Пасхальцы трактуют этот рисунок как «солнце, радуга и дождь». Это стандартные для статуй элементы. Другие рисунки более разнообразны. На передней стороне может быть что-то похожее на воротник, хотя, конечно, фигуры обнажены. Хоа-Хака-Нана-Иа сзади имеет также изображения вёсел «ао», вульв, птицы и двух птицечеловеков. Считают, что изображения, относящиеся к культу птицечеловека, появились уже в Среднем периоде. Одна статуя со склона Рано Рараку имеет на спине и груди изображения трёхмачтового камышового судна или, по другой версии, европейского корабля. Однако многие статуи могли не сохранить свои изображения из-за сильной эрозии мягкого камня. Изображения имелись и на некоторых цилиндрах пукао. Хоа-Хака-Нана-Иа, кроме того, имела раскраску тёмно-бордовой и белой краской, которая была смыта при перемещении статуи в музей.

История создания

Было очевидно, что изготовление и установка моаи требовала огромных затрат средств и труда, и европейцы долго не могли понять, кто изготавливал статуи, каким инструментом и как они перемещались.

Легенды острова говорят о вожде клана Хоту Мату’а, который покинул дом в поисках нового и нашёл остров Пасхи. Когда он умер, остров был поделён между шестерыми его сыновьями, а затем — между внуками и правнуками. Жители острова верят, что в статуях заключена сверхъестественная сила предков этого клана (мана). Концентрация маны приведёт к хорошим урожаям, дождям и процветанию. Эти легенды постоянно меняются и передаются по фрагментам, отчего точную историю восстановить трудно.

Среди исследователей наиболее широко была распространена теория, по которой моаи воздвигли поселенцы из островов Полинезии в XI веке. Моаи могли представлять умерших предков или придавать силу живущим вождям, а также быть символами кланов.

В 1955—1956 гг. известный норвежский путешественник Тур Хейердал организовал Норвежскую археологическую экспедицию на остров Пасхи. Одним из основных в проекте были эксперименты по высеканию, перетаскиванию и установлению статуй моаи. В итоге тайна создания, перемещения и установки статуй была раскрыта. Создателями моаи оказалось вымирающее туземное племя «длинноухих», получившее своё название потому, что у них был обычай удлинять мочки ушей при помощи тяжелых украшений, которое веками сохраняло секрет создания статуй в тайне от основного населения острова — племени «короткоухих». В результате этой секретности короткоухие окружили статуи мистическими суевериями, которые долгое время вводили европейцев в заблуждение. Хейердал усматривал в стиле статуй и некоторых других произведений островитян сходство с южноамериканскими мотивами. Он объяснял это влиянием культуры перуанских индейцев или даже происхождением «длинноухих» от перуанцев.

По просьбе Тура Хейердала группа из последних живущих на острове «длинноухих» под руководством Педро Атана, лидера клана, воспроизвела все этапы изготовления статуй в каменоломне (вытёсывая их каменными молотками), переместила готовую 12-тонную статую к месту установки (в положении лежа, волоком, используя большую толпу помощников) и установила на ноги с помощью хитроумного приспособления из камней, подкладываемых под основание, и трёх бревен, используемых как рычаги. На вопрос, почему они об этом не говорили европейским исследователям ранее, их предводитель ответил, что «раньше никто об этом не спрашивал меня». Туземцы — участники эксперимента — сообщили, что уже несколько поколений никто не изготавливал и не устанавливал статуй, но с раннего детства их учили старшие, изустно рассказывая, как это делать, и заставляя повторять рассказанное, пока не убеждались, что дети точно запомнили всё.

Одним из ключевых вопросов был инструмент. Оказалось, что во время изготовления статуй одновременно идёт изготовление запаса каменных молотков. Статуя буквально выкалывается ими из породы частыми ударами, при этом каменные молотки разрушаются одновременно с породой и непрерывно заменяются на новые.

Оставалось загадкой, почему «короткоухие» рассказывают в своих легендах, что статуи к местам установки «приходили» в вертикальном положении. Чешский исследователь Павел Павел выдвинул гипотезу, что моаи «ходили» перекантовываясь, и в 1986 году совместно с Туром Хейердалом поставил дополнительный эксперимент, в котором группа из 17 человек с верёвками достаточно быстро перемещала 10-тонную статую в вертикальном положении. Антропологи повторили эксперимент в 2012 году, сняв его на видео

Названия видов камня острова на местном языке

Породы выстроены в порядке убывания прочности.

1. Маеа матаа (рапан. маеа — камень, матаа — наконечник) — обсидиан.
   Маеа ренго ренго — гальки халцедона и кремня.
2. Маеа невхиве — чёрный тяжёлый камень (чёрный гранит по У. Томсону), фактически это ксенолиты трахибазальта. Шёл на крупные рубила.
   Маеа токи — базальтовые ксенолиты основных и ультраосновных пород, включённых в туфы и туфоконгломераты. Использовались для молотков и рубил.
3. Гавайитовые (андезитовые) базальтовые лавы и муджиерит (разновидность базальтовых туфов по Ф. П. Кренделеву); может быть, ещё трахит (это не базальт). Использовались для нескольких небольших статуй. Скорее всего, эти породы относятся к «маеа пупура» (см.4).
4. Маеа пупура — плитняк андезитовых базальтовых туфов, идущий на изготовление изгородей, стен домов и монументальных платформ аху.
5. Маеа матарики — крупноблочный тахилитовый базальтовый туф или туффит, шедший на изготовление основной массы статуй моаи. Размер блоков определял размер статуи.
6. Кирикири-теа — мягкий серый базальтовый туф, шедший на изготовление краски.
   Маеа хане-хане — чёрная, затем краснеющая базальтовая пемза, идущая на причёски пукао, некоторые статуи, в строительство, на краски и абразивы.
   Пахоехое (таитян.) — пемзы андезитовых базальтов.

В кино

• Рапа Нуи (фильм) (1994)

См. также

• Остров Пасхи
• Аку-Аку
• Аху
• Вулканический туф

Литература

• Кренделев Ф. П., Кондратов А. М. Безмолвные стражи тайн: Загадки острова Пасхи. — Новосибирск: «Наука», Сибирское отделение, 1990. — 181 с. (Серия «Человек и окружающая среда»). — ISBN 5-02-029176-5.
• Кренделев Ф. П. Остров Пасхи. (Геология и проблемы). — Новосибирск: «Наука», Сибирское отделение, 1976.
• Хейердал Т. Отчёты Норвежской археологической экспедиции на остров Пасхи и в Восточную часть Тихого океана (2 тома научных отчётов)
• Хейердал Т. Искусство острова Пасхи. — М.: Искусство, 1982. — 527 с.
• [www.outdoors.ru/book/tur/aku_index.php Хейердал Т. Аку-Аку].
• Хейердал Т. Остров Пасхи: разгаданная тайна. — Random House, 1989.
• [www.sscnet.ucla.edu Jo Anne Van Tilburg. Easter Island Archaeology, Ecology and Culture. — London and Washington: D. C. British Museum Press and Smithsonian Institution Press, 1994]. — ISBN 0-7141-2504-0

Ссылки

• [ctoday.ru/moai Моаи — загадочные каменные жители острова Пасхи]
• Рапа Нуи (фильм)
• [www.3dsystems.com/learning-center/case-studies/modeling-easter-islands-moai-3d-using-geomagic-software#.UguoB9jLLsc Modeling Easter Island’s Moai in 3D]
• [www.netaxs.com/~trance/rapanui.html Unofficial Easter Island Homepage]
• [www.pbs.org/wgbh/nova/easter/ PBS NOVA: Secrets of Easter Island]
• [www.pbs.org/wgbh/nova/lostempires/easter/ PBS NOVA: Secrets of Lost Empires: Easter Island]
• [www.tegakinet.jp/moai.htm How to make Walking Moai]
• [www.radio.cz/en/article/35755 Czech who made Moai statues walk returns to Easter Island]

Отрывок, характеризующий Моаи

– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.