Московское торгово-строительное акционерное общество

Московское торгово-строительное акционерное общество
Основание	1899
Упразднена	1914
Основатели	Я. А. Рекк, И. И. Зейферт
Расположение	Москва, Милютинский переулок, 13
Отрасль	Строительство, производство строительных материалов

К:Компании, основанные в 1899 годуК:Компании, упразднённые в 1914 году

Московское торгово-строительное акционерное общество — одно из крупнейших домостроительных предприятий Российской Империи начала XX века, сыграло заметную роль в истории московского модерна. Обществом построены московские особняки и доходные дома по проектам Л. Н. Кекушева, В. Ф. Валькота, И. А. Фомина, Г. А. Гельриха и других архитекторов. Большинство построек в настоящее время отнесены к категории объектов культурного наследия России.

История

Московское торгово-строительное акционерное общество основано в Москве предпринимателем и банкиром Я. А. Рекком и почётным гражданином Курска И. И. Зейфертом в 1899 году. Директором Общества стал Яков Рекк, в Правление кроме него вошли И. И. Зейферт и А. К. Лютер. Торгово-строительное акционерное общество стало вторым по времени основания московским домостроительным обществом после созданного за год до этого Северного домостроительного общества во главе С. И. Мамонтовым. По мнению исследователя московской архитектуры М. В. Нащокиной, «Яков Рекк понял возможные выгоды от реализации идеи С. И. Мамонтова и прагматично решил включить строительство богатых особняков в круг своего бизнеса».

В рекламном объявлении нового общества говорилось, что оно создано для «производства всякого рода построек — доходных домов, особняков, фабрик и заводов; торгует местными и заграничными строительными материалами, устраивает канализацию, водопроводы». Яков Рекк пригласил возглавить архитектурную контору вновь созданного общества Фёдора Шехтеля, после его отказа — Сергея Шервуда; однако последний в том же году скончался и архитектурную контору возглавил Лев Кекушев. Кекушев ранее состоял главным архитектором Северного домостроительного общества, много строил по заказам Мамонтова, в том числе участвовал в проектировании перестраиваемой Обществом гостиницы «Метрополь».

Одной из задач, поставленной Рекком перед Московским торгово-строительным обществом, стала ориентация на новейшие достижения западной культуры и техники: «надо Москву украсить стильными домами, которые, имея технические удобства западноевропейских городских строений, в то же время не убивали бы национального колорита Москвы». Большинство построек Общества были выдержаны в модных в то время формах европейского Ар Нуво. Один из обозревателей начала XX века свидетельствовал, что у москвичей этот стиль получил наименование «рекковского». Общество выкупало в центре Москвы пустующие территории или обветшалые усадьбы, делило владения на участки и возводило постройки «под ключ». По заказам Торгово-строительного общества кроме Л. Н. Кекушева проектировали В. Ф. Валькот, И. А. Фомин, Г. А. Гельрих и другие архитекторы. Зачастую здания продавались не сразу и на протяжении ряда лет после постройки продолжали принадлежать самому Обществу, либо его директору Я. А. Рекку. В середине 1900-х годов Я. А. Рекка на посту главы Общества сменил петербургский предприниматель И. П. Исаков. Общество было ликвидировано в 1914 году.

Контора Общества размещалась в собственном доме на углу Милютинского и Сретенского переулков.

Проекты и постройки

• Доходный дом Московского торгово-строительного акционерного общества, архитектор С. В. Шервуд (1899—1900, Милютинский переулок, 13);
• Особняк М. Ф. Якунчиковой, архитектор В. Ф. Валькот (1899—1900, Москва, Пречистенский переулок, 10);
• Доходный дом Московского Торгово-строительного акционерного общества, архитекторы В. Ф. Валькот и И. Г. Кондратенко (1900—1903, Мясницкий проезд, 4/3);
• Особняк В. И. Рекк, архитектор И. А. Фомин (1900, Москва, Скатертный переулок, 20);
• Особняк Я. А. Рекка (С. Д. Красильщиковой), архитектор Г. А. Гельрих (1901—1903, Москва, Большая Никитская улица, 56);
• Особняк К. А. Гутхейля, архитектор В. Ф. Валькот (1902—1903, Москва, Пречистенский переулок, 8, стр. 1, 2);
• Особняк И. А. Миндовского, архитектор Л. Н. Кекушев (1903—1904, Москва, Поварская улица, 44/2);
• Особняк М. Г. Понизовского, архитектор Л. Н. Кекушев (1903—1904, Москва, Поварская улица, 42/1);
• Доходный дом И. П. Исакова, архитектор Л. Н. Кекушев (1904—1906, Москва, Пречистенка, 28);
• Особняк М. В. Асеева, архитектор Л. Н. Кекушев (1905, Тамбов, Коммунальная улица, 21);
• Особняк Н. И. Миндовского, архитектор Н. Г. Лазарев (1906, Москва, Пречистенский переулок, 6);
• Жилой дом Московского торгово-промышленного общества, архитектор Л. Н. Кекушев (1912, Москва, 2-я Миусская улица), не осуществлён.

• Walcot prechistensky 10.jpg

  Особняк М. Ф. Якунчиковой
• Bolshaya Nikitskaya 56.jpg

  Особняк Я. А. Рекка (С. Д. Красильщиковой)
• Walcot prechistensky 8.JPG

  Особняк К. А. Гутхейля
• Povarskaya 42 Ponizovsky Building by Lev Kekyshev.jpg

  Особняк М. Г. Понизовского
• Kekushev Povarskaya Street.jpg

  Особняк И. А. Миндовского
• Wiki mindovsky house by lazarev.jpg

  Дом Н. И. Миндовского
• Kekushev Isakov House on Prechistenka Street.jpg

  Доходный дом И. П. Исакова (фрагмент)

Литература

• Нащокина М. В. Московский модерн. — 3-е, пересм., испр. и доп.. — СПб.: Коло, 2011. — 792 с. : [32 с. цв. ил.] с. — 1 250 экз. — ISBN 978-5-901841-65-5.
• Московский архитектор Лев Кекушев / М. В. Нащокина ; Рос. Акад. Архитектуры и строит. наук, НИИ теории и истории архитектуры и градостроительства. — СПб.: Коло, 2012. — 504 [24] с. — ISBN 978-5-901841-97-6.
• Указатель действующих в Империи акционерных предприятий / Под ред. В. А. Дмитриева-Мамонова. — СПб: Тип. Исидора Гольдберга, 1903. — С. 776.

Отрывок, характеризующий Московское торгово-строительное акционерное общество

Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…