Население Карафуто
В 1905 году российское население острова Сахалин достигло порядка 46 000 человек, что было значительно больше 28 000, зарегистрированных по первой всероссийской переписи 1897 года[1]. Из них около 35 000 были русскими, около 2 000 составляли представители коренных народов (нивхи, эвенки, айны и ороки), а остальные были представителями других национальностей. Наибольшей пестротой отличался национальный состав юга острова, где помимо русских и украинцев проживали как принявшие российское подданство айны, тунгусы, татары, немцы, поляки, так и иностранцы — китайцы, корейцы и японцы (последних насчитывалось около 747 человек). Российско-японская война и раздел острова на две части повергли уже сложившуюся динамику постепенного роста населения острова в хаос. Начались массовые миграции населения между северной и южной частями, между островом и материком, а также между Южным Сахалином и Японией.
Содержание
Общая динамика
К концу 1905 года на Северном Сахалине оставалось всего 5,5 тыс. человек[2], к 1913 году население восстановилось до 10,4 тысячи человек (из которых 2,3 тысячи человек были представителями народностей Севера и 869 иностранцами). На Южном Сахалине зимой 1905 года осталось порядка 2,5 тыс. (2,0 тыс. японских военных и 0,5 тыс. не успевших или не пожелавших эвакуироваться российских граждан).
Японская администрация
По Портсмутскому договору Япония получила контроль над 72 российскими населёнными пунктами (53%) из 136 существовавших на острове. Большинство российских подданных предпочло покинуть японскую часть острова в спешном порядке. Несмотря на то что российско-японский договор формально гарантировал имущественную и религиозную неприкосновенность всех тех кто пожелал остаться при условии принятия ими японского гражданства, на деле имущественные права нарушались, так как новая японская администрация считала что бывшие российские граждане Южного Сахалина получили во владение лучшую собственность чем та которую смогли приобрести немногочисленные граждане Японии, проживавшие в Российской империи. В результате к весне 1906 года в Южном Сахалине оставалось не более 500 бывших российских граждан, из них лишь около 200 человек были этническими русскими. Массовое бегство российских граждан на материк привела к обезлюдению не только Южного, но и Северного Сахалина. По всему острову несколько лет бродил безхозный скот, отмечались случаи мародёрства и грабежей "на больших дорогах". За годы японского правления демография Карафуто, а вместе с ним и всего Сахалина, подверглась существенным изменениям. За годы японского правления общая численность жителей Карафуто увеличилась с 2,0 до 391,0 тыс. чел., благодаря чему в 1943 году Карафуто утратил свой статус "колонии" и был интегрирован в состав собственной Японии, став "внутренней японской территорией".
Национальный состав
| Национальный состав, тыс. чел. | 1905 г., оценка | 1920, перепись | 1940 г., оценка | 1945 г, перепись |
| Японцы | 2,0 | 101,3 | - | 358,5 |
| Корейцы | 0,1 | 0,9 | - | 23,5 |
| Русские | 0,2 | 0,1 | 0,2 | 0,2 |
| Северные народы | 0,2 | - | - | 0,9 |
| Прочие | 0,1 | - | - | 7,8 |
Японцы
Япония развернула активную колонизацию острова, главную демографическую роль в котором должны были играть японцы. Численность японцев на Карафуто за 40 лет японского правления росла стремительными темпами, увеличившись с 747 до 358 500 человек[3]. Если к началу войны в Российском Сахалине проживало всего 747 лиц японской национальности, то зимой 1905 года на острове находилось уже 2 000 японцев (включая военных). В первый сезон гражданской навигации 1906 года на острове поселилось 10 049 японцев, не считая сезонщиков. Из них 5861 человек осели в Отомари и 4 188 — в Маоке. Всего за два года японское население Карафуто возросло в десять раз. К концу 1907 года численность японского населения на острове превысила 20 тысяч человек, а к 3 сентября 1920 году достигла 101 329 человек, что в несколько раз превысило население российской части острова. В апреле 1920 года, воспользовавшись последствиями октябрьской революции, японские войска приступили к оккупации и российской части острова, перейдя 50-ую парралель. На 15 октября 1920 года 1 413 русских, 609 корейцев и 274 китайцев оказались под властью японской армии. К началу 1925 г. статус «новых иностранцев» в целом получили 7139 северных сахалинцев. Японский режим в целом отличался жёсткой политикой дискриминации этнически неяпонского населения[2], что выражалось в насаждении японского языка, дискриминации на рынке труда и конфискации имущества иностранцев.
Русские
Еще до заключения мирного договора в Портсмуте 5 сентября 1905 года, японские военные начали депортацию русского населения с оккупированного юга острова. Первая группа российских подданных в количестве около 3 000 человек была высажена на японских пароходах в порту Де-Кастри 7 августа 1905 года. 18 августа туда же депортировали еще 2 000 человек. Многие бежали сами. 28 августа японцы попытались высадить в Де-Кастри очередную партию в 1 600 человек, но были остановлены российской охраной побережья[2]. Мирный договор положил конец насильственным депортациям, поэтому оставшееся русское население проживало в Карафуто на протяжени всего периода его существования. После резкого падения в годы войны, его численность стабилизировалась на низком уровне. Большинство из 300 оставшихся русских проживало в нескольких населённых пунктах. Так, во Владимировке оставалось около 60 человек, в Малом и Большом Такоэ — порядка 70, в Дубках — около 30 человек, в Кусунае — 13 человек. В селении Маока зимовать осталось около 40 российских подданных, не успевших покинуть остров. Русские семьи в большинстве своём жили натуральным хозяйством и продажей хлеба. Японская администрация способствовала дальнейшей маргинализации русского меньшинства. Бывшие русские школы были превращены в японские, в качестве иностранного языка в японских школах был введён английский, поэтому к концу японского правления практически все оставшиеся в Карафуто русские были безграмотны.
Динамика численности этнических русских в Карафуто по данным переписей
| Русские, человек | 1906 г., оценка | 1907 г., перепись | 1920, перепись | 1940 г., перепись |
| Русские | 300[4] | 208 | 100 | 206 |
Корейцы и китайцы
За годы японской власти наиболее многочисленным меньшинством на острове стали этнические корейцы. Их численность росла как за счёт добровольной трудовой иммиграции из Кореи, которую на тот момент также контролировала Япония, так и за счёт принудительного завоза корейских рабочих японскими предпринимателями, чиновниками и военными в качестве дешёвой рабочей силы для работы на объектах повышенной важности. Быстро превратившись в самую крупную неяпонскую общину, корейцы стали главным объектом жесточайшей дискриминации. Им было запрещено говорить на родном языке, носить корейские имена, основывать корейские школы. Непослушных и подозрительных японские власти ссылали в «такобее», представлявшие собой каторжные зоны строжайшего режима и усиленной трудовой нормы, где многие из них погибли. 18 августа произошёл расстрел в Камисикуке[5]. Наконец, в августе 1945 разъярённые японцы уничтожили всех жителей корейской деревни Мидзухо. Советские власти позволили корейцам принять гражданство СССР поскольку, утратив власть над Кореей, японское правительство отказалось предоставить корейцам японское гражданство, равно как и оплачивать расходы на их транспортировку куда бы то ни было. В похожем положении оказалась и небольшая китайская община Карафуто[6].
Коренные народы
Политика японских властей в отношении коренных народов также имела ярко выраженный ассимиляторский характер. При этом если образовательные и культурные нужды русского и корейского меньшинств власти сознательно игнорировали, то японизация коренного населения носила чётко продуманный планомерный характер. Начиная с 1909 году в Карафуто стали открываться пункты, а затем и целые начальные школы для обучения аборигенов (айны, нивхи, ороки) японскому языку, а также различным трудовым и учебным навыкам счета и письма. Особое внимание уделялось айнам. Сначала для всех проживающих на острове айнов было создано восемь резерваций, на территории которых находилось 10 населённых пунктов. За успехи в интеграции, в 1933 году айнам Карафуто было позволено вступить в японское подданство. Ввиду этого после 1945 большинство из айнов, как японские граждане, были вынуждены покинуть расформированную провинцию вместе с другими гражданами Японии, высланными из Сахалина. Из 1 159 айнов в СССР осталось только около 100.
Напишите отзыв о статье "Население Карафуто"
Литература
- М.Г. Булавинцева. Сахалин-Карафуто: история границы сквозь ценность образования. Япония наших дней. №3(5), 2010.- М.: ИДВ РАН, 2010 – 164 с. – С.89-98
Примечания
- ↑ [www.arirang.ru/news/2014/14023.htm Пак Сын Ы. Проблемы Сахалинских Корейцев: История И Нерешённые Вопросы]
- ↑ 1 2 3 [ruskline.ru/monitoring_smi/2000/08/01/naselenie_severnogo_sahalina_v_1905_-_1917_godah/ Население Северного Сахалина в 1905 - 1917 годах]. Проверено 17 февраля 2013. [www.webcitation.org/6FBD7v0rd Архивировано из первоисточника 17 марта 2013].
- ↑ [samlib.ru/b/bezbah_l_s/karafuto.shtml Безбах Любовь Сергеевна. Губернаторство Карафуто]. Проверено 17 февраля 2013. [www.webcitation.org/6FBDAXOdO Архивировано из первоисточника 17 марта 2013].
- ↑ [karafuto.bbcity.ru/viewtopic.php?id=35 Главный порт Карафуто]. Проверено 17 февраля 2013. [www.webcitation.org/6FBDCGRbY Архивировано из первоисточника 17 марта 2013].
- ↑ www.ifel.spbu.ru/arhiv/2014/2/files/assets/common/downloads/publication.pdf
- ↑ journals.kantiana.ru/upload/iblock/4b4/bfgynt_26-30.pdf
Отрывок, характеризующий Население Карафуто
25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.
Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
