Наумов, Николай Павлович

Наумов Николай Павлович
Дата рождения:	12 (25) ноября 1902(1902-11-25)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	2 февраля 1987(1987-02-02) (84 года)
Место смерти:	Москва, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя, СССР СССР
Научная сфера:	зоология, экология
Место работы:	биолого-почвенный факультет МГУ
Учёная степень:	доктор биологических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Тимирязевская сельскохозяйственная академия
Научный руководитель:	Б. М. Житков
Награды и премии:

Никола́й Па́влович Нау́мов (12 [25] ноября 1902, Москва — 2 февраля 1987, там же) — советский зоолог, эколог и охотовед; доктор биологических наук (1941), профессор (1949). Один из инициаторов исследований в области бионики в СССР.

Биография

Николай Павлович Наумов родился 12 (25) ноября 1902 года в Москве. Принадлежал к семье московских старообрядцев, издавна живших в районе Таганки. Его отец, Павел Александрович, был гимназическим учителем, а мать, Анна Владимировна Потехина, была домохозяйкой. Впрочем, наиболее важное и сильное влияние, по словам Н. П. Наумова, на него оказала бабушка — Елена Григорьевна Наумова, являвшаяся настоящей главой семьи; она рано овдовела и взяла на себя управление большим хозяйством и воспитание сына и дочери, а потом — и внуков. Обладая огромной силы характером (в 19 лет сама задержала залезшего в дом вора), она пользовалась большим авторитетом среди окружающих (на свадьбе её дочери посаженным отцом был сам П. А. Столыпин). У Николая было 4 брата и сестра; один из братьев — Сергей — также впоследствии стал известным зоологом.

Первоначально обучался в классической гимназии, затем, после Октябрьской революции, в реальном училище. В 1919 году поступил в Петровскую (впоследствии — Тимирязевскую) сельскохозяйственную академию, которую окончил в 1924 году по специальности «агрономия». Учась в академии, одновременно слушал в Московском университете лекции известных профессоров: М. А. Мензбира, Б. М. Житкова, И. И. Каблукова и других; очень тёплые отношения сложились у него с Б. М. Житковым, которого Н. П. Наумов всю жизнь считал своим учителем. После этого в 1925—1926 годах преподавал биологию на рабфаке и в школе 2-­й ступени, одновременно работал внештатным сотрудником лаборатории биологии и охотничьего промысла, которой руководил Б. М. Житков. С 1926 года Николай Наумов находился в Туруханском крае: сначала в составе Туруханской экспедиции, занимавшейся переписью населения (1926—1927), затем — охотовед землеустроительной экспедиции (1927—1928) и учитель национальной школы в Туринской культбазе на берегу Нижней Тунгуски (1928—1931).

С осени 1931 года Н. П. Наумов снова в Москве — работал старшим научным сотрудником Института зоологии МГУ и одновременно — доцентом на кафедре зоологии позвоночных биологического факультета МГУ; преподавал также в Институте пушного звероводства.

В 1934 году Н. П. Наумову без защиты диссертации присвоена учёная степень кандидата биологических наук. В 1941 году, проучившись в докторантуре Института эволюционной морфологии им. А. Н. Северцова АН СССР (1936—1939 гг.), он защищает докторскую диссертацию (тема — «Очерки сравнительной экологии мышевидных грызунов»). В 1941—1944 годах — старший научный сотрудник Института эволюционной морфологии им. А. Н. Северцова. Во время Великой Отечественной войны находился в Пржевальске (Киргизия), работал в противочумных отрядах в Азии — Киргизии, Казахстане, Монголии, Китае.

После войны, в 1945—1958 годах, работал в Институте эпидемиологии и микробиологии имени Н. Ф. Гамалеи, где организовал первую отечественную лабораторию медицинской зоологии. 11 мая 1949 года Н. П. Наумову было присвоено учёное звание профессора. С 1951 года работал также на биолого-почвенном факультете МГУ: заведующий кафедрой зоологии и сравнительной анатомии позвоночных (1951—1982), заведующий лабораторией по изучению средств и способов борьбы с вредными животными и болезнями растений (1957—?), заведующий лаборатории бионики (с 1970). С 1958 по 1970 год — декан биолого-почвенного факультета МГУ. Одним из самых главных своих достижений на этом посту сам Н. П. Наумов считал прекращение деятельности лысенковцев на факультете, в чём он встретил поддержку тогдашнего ректора МГУ И. Г. Петровского. Студенты уважали Наумова и за глаза назвали «Копалычем»; Николай Павлович знал об этом прозвище и никогда на него не обижался.

Н. П. Наумов представлял Советский Союз в Международном союзе биологических наук, был членом Национального комитета биологов СССР, председателем Координационного совета по биологической защите, секции биологии и бионики Министерства высшего и среднего образования СССР.

Жил в Москве в Дурном (с 1919 — Товарищеском) переулке, дом 26 и на Ленинских горах в Главном здании Московского университета.

Умер 2 февраля 1987 года в Москве от онкологического заболевания.

Научная деятельность

К числу областей научных интересов Н. П. Наумова относились: териология, экология, вопросы участия позвоночных животных в возникновении и сохранении природных очагов инфекционных заболеваний, разработка биологических основ мероприятий по ограничению и уничтожению таких очагов.

В начальный период своей деятельности Н. П. Наумов, находясь под сильным влиянием Б. М. Житкова, занимался в основном вопросами охотоведения и динамики численности популяций животных как научной основы прогноза и рациональной эксплуатации промысловых популяций. Позднее его научные интересы сместились в область медицинской зоологии и в изучение структуры популяций. На передний план его исследований выходит экологическая тематика: исследование структуры, устойчивости и функционирования надорганизменных систем — популяций и биогеоценозов, изучение коммуникативных процессов в экологических системах.

Начиная с начала 1970-х годов, Н. П. Наумов сосредоточивает свои усилия на создании и развитии концепции биологического сигнального поля. В основу её он кладёт утверждение о том, что структурой и функционированием экологических систем управляют не только вещественно-энергетические, но и коммуникативные процессы, обеспечивающие накопление информации в надорганизменных системах. По Наумову, биологическое сигнальное поле возникает в результате наложения друг на друга сигнальных систем разных видов (химических, акустических, оптических и др.). При этом в сигнальном поле выделяются стабильные элементы, время существования которых сопоставимо со временем существования само́й экологической системы. Данная концепция получила дальнейшее развитие в работах российских биологов конца XX — начала XXI века. В тесной связи с вниманием Наумова к процессам обмена информацией в экологических системах находятся и его научные работы в области бионики.

Н. П. Наумовым опубликовано около 200 научных трудов, включая 8 монографий и ещё 12 — в соавторстве.

Семья

• Жена — Вера Васильевна Наумова (урожд. Потехина), на которой Николай Павлович женился в 1926 году.
• Дочь — Наталья Николаевна Наумова-Пояркова; родилась 24 июня 1928 года в Красноярске, умерла в 1967 году от тяжёлого пиелонефрита. Воспитание трёх осиротевших внуков легло на плечи Николая Павловича.

Награды

Н. П. Наумов был удостоен ряда правительственных и ведомственных наград и званий, в том числе:

• Орден Трудового Красного Знамени (1961);
• Медаль «За трудовую доблесть» (1976);
• знак «Отличнику здравоохранения»;
• звание «Почётный деятель науки и техники» (1978).

В 1959 году стал лауреатом премии имени М. В. Ломоносова (1959) — за изучение и оздоровление природных очагов чумы в Приаралье.

Публикации

Отдельные издания

• Наумов Н. П.  Дикий северный олень. — М.: КОИЗ, 1933. — 72 с.
• Наумов Н. П.  Очерки сравнительной экологии мышевидных грызунов. — М.: Изд-во АН СССР, 1948. — 203 с.
• Наумов Н. П.  Экология животных. — М.: Советская наука, 1955. — 533 с.
• Наумов Н. П.  Экология животных. 2-е изд. — М.: Высшая школа, 1963. — 618 с.
• Наумов Н. П., Лобачёв В. С., Дмитриев П. П., Смирин В. М.  Природный очаг чумы в Приаральских Каракумах. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1972. — 405 с.
• Наумов Н. П., Лобачёв В. С., Смирин В. М.  Рекомендации по оздоровлению Среднеазиатского равнинного (пустынного) очага чумы. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1972. — 101 с.
• Наумов Н. П., Карташёв Н. Н.  Зоология позвоночных. Ч. 1. Низшие хордовые, бесчелюстные, рыбы, земноводные. — М.: Высшая школа, 1979. — 333 с.
• Наумов Н. П., Карташёв Н. Н.  Зоология позвоночных. Ч. 2. Пресмыкающиеся, птицы, млекопитающие. — М.: Высшая школа, 1979. — 272 с.

Некоторые статьи

• Наумов Н. П.  К биологии синиц // Труды Моск. лесного ин-та. Вып. 1. — 1923. — С. 101—104.
• Наумов Н. П.  Об особенностях стационарного распределения мышевидных грызунов на юге Украины // Зоологический журнал. — 1936. — Т. 15, № 4. — С. 674—696.
• Наумов Н. П., Фолитарек С. С.  Географическая изменчивость динамики численности мышевидных грызунов // Журнал общей биологии. — 1945. — Т. 6, вып. 6. — С. 331—345.
• Иоффе И. Г., Наумов Н. П., Фолитарек С. С., Абрамов Ф. И.  Высокогорный природный очаг чумы в Киргизии // Природная очаговость трансмиссивных болезней в Казахстане. — Алма-Ата: Изд-во АН КазССР, 1951. — С. 173—301.
• Наумов Н. П.  Типы поселений грызунов и их экологическое значение // Зоологический журнал. — 1954. — Т. 33, № 2. — С. 268—275.
• Наумов Н. П.  Структура популяций и динамика численности наземных позвоночных // Зоологический журнал. — 1967. — Т. 46, № 10. — С. 1470—1486.
• Наумов Н. П.  Уровни организации живой материи и популяционная биология // Журнал общей биологии. — 1971. — Т. 32, № 6. — С. 651—666.
• Наумов Н. П.  Бионика и надорганизменные системы // Проблемы бионики / Под ред. А. И. Берга, С. Н. Брайнеса, М. Г. Гаазе-Рапопорта, В. С. Гурфинкеля. — М.: Наука, 1973. — 518 с. — С. 7—14.
• Никольский А. А., Новикова О. Б., Наумов Н. П.  Пространственно-временная характеристика биологического сигнального поля (на примере рёва бухарского оленя, Cervus elaphus bactrianus Lyd.) // Экология. — 1975. — № 1. — С. 100—102.
• Наумов Н. П.  Биологические (сигнальные) поля и их значение в жизни млекопитающих // Успехи современной териологии / Под ред. В. Е. Орлова. — М.: Наука, 1977. — 296 с. — С. 93—110.
• Наумов Н. П.  Вопросы эволюционной экологии // Бюллетень МОИП. Отделение биологии. — 1979. — Т. 84, вып. 6. — С. 15—26.

Литература

• Поярков А. Д., Поярков Н. Д.  Николай Павлович Наумов. 1902—1987 // [ashipunov.info/shipunov/school/books/moskovskie_teriologi_2001.pdf Московские териологи] / Отв. ред. О. Л. Россолимо. — М.: Изд-во КМК, 2001. — 771 с. — ISBN 5-87317-089-4. — С. 400—413.
• Поярков А. Д., Симкин Г. Н., Поярков Н. Д.  Николай Павлович Наумов: творческая жизнь // [istina.msu.ru/media/publications/article/ee6/8e8/5827124/BSP_2013.pdf Биологическое сигнальное поле млекопитающих] / Под ред. А. А. Никольского, В. В. Рожнова. — М.: Товарищество научных изданий КМК, 2013. — 323 с. — ISBN 978-5-87317-940. — С. 250—279.

Ссылки

• [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=5465 Наумов Николай Павлович]
• [school-collection.iv-edu.ru/dlrstore/5add2b5c-4694-4a4f-a662-6baa2994d1d6/naumov.htm НАУМОВ НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ]

Отрывок, характеризующий Наумов, Николай Павлович

– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.