Незвал, Витезслав

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Витезслав Незвал
Vítězslav Nezval

Бюст Незвала на Вышеградском кладбище в Праге
Дата рождения:

26 мая 1900(1900-05-26)

Место рождения:

Бискоупки, Австро-Венгрия

Дата смерти:

6 апреля 1958(1958-04-06) (57 лет)

Место смерти:

Прага, Чехословакия

Подданство:

Чехословакия Австро-Венгрия

Род деятельности:

поэт

Подпись:

Ви́тезслав Не́звал (чеш. Vítězslav Nezval; 26 мая 1900, Бискоупки, тогда Австро-Венгрия — 6 апреля 1958, Прага, Чехия) — чешский поэт, один из основателей движения сюрреализма в Чехословакии.





Биография

Его отец был учителем в городе Бискоупки в южной Моравии, часто посещал выставки искусства и был музыкантом. В 7 лет Незвал был отправлен в гимназию в город Тршебич, где обучался игре на пианино и сочинению музыки. Он начал писать в юношеском возрасте, еще будучи заинтересованным музыкой. После Первой мировой войны Витезслав Незвал переехал в Прагу и начал изучать философию в Карловом Университете, но так и не получил диплом о его окончании. Как раз в это время Незвал увлекся литературой.

В 1921 стал членом литературно-художественной группы Девятсил, основателем движения поэтизм, одним из лидеров чешского литературного авангарда. В 1924 году вступил в КПЧ. В Париже познакомился с Бретоном и Элюаром, объединил в Праге группу чешских сюрреалистов (1934), в 1938 году распустил её.

Творчество

Творчество 20‒30-х гг. отмечено поисками новых путей в поэзии и тяготением к реалистически полнокровному искусству. В поэме «Удивительный кудесник» (1922), сборниках «Пантомима» (1924), «Маленький садик роз» (1926) революционные мотивы сочетались с интересом к экзотическим темам и будням жизни. Вдохновенность творческого труда воспета в поэмах «Эдисон» (1928) и «Сигнал времени» (1931). Для сборников «Обратный билет», «С богом и платочек» (оба ‒ 1933), «Прага с пальцами дождя» (1936) и др. произведения 30-х гг. характерны воспевание родного края, протест против буржуазного строя и фашистской опасности, надежды на революцию. В период гитлеровской оккупации Чехословакии Н. опубликовал сборник патриотической лирики «В пяти минутах от города» (1939), сатирическую поэму «Пруссаки» (1939, изд. 1945), поэму «Историческое полотно» (1939, новое изд. 1945). После 1945 активно участвовал в общественной (был член Исполкома Национального фронта) и культурной жизни освобожденной Чехословакии. В сборниках «Великие куранты» (1949), «Крылья» (1952), «Васильки и города» (1955), поэмах «Песнь мира» (1950; Золотая медаль Всемирного Совета Мира, 1953), «О родном крае» (1951), философской сценической поэме «Сегодня ещё заходит солнце над Атлантидой» (1956) раскрывается духовное богатство современного человека, драматизм борьбы за мир и социализм. Н. ‒ автор воспоминаний «Из моей жизни» (1957‒58; неокончены). Писал пьесы и пантомимы. Переводил А. Рембо, П. Элюара, Г. Гейне, А. С. Пушкина. Был одарённым композитором и живописцем.

Признание

Лауреат Международной премии мира. Народный писатель ЧССР.

Библиография

  • Избранное в 2-х томах. М., 1988
  • Избранное. М., 1960
  • Песнь мира. М., 1953
  • Золотая пора. Калининград, 1961
  • Лирика. М., 1964
  • Вещи, цветы, зверюшки и люди для детей. Прага, 1965
  • Золотая пора. Калининград, 1965
  • Избранная лирика. М., 1968
  • Золотая пора. М., 1971
  • Стихи. Поэмы. М., 1972
  • Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт. М., 1980

Напишите отзыв о статье "Незвал, Витезслав"

Литература

  • Богуш Балайка: Přehledné dějiny literatury II. Прага: Фортуна, 2005. ISBN 80-7168-781-2

Примечания

Ссылки

  • [www.libri.cz/databaze/kdo20/search.php?zp=5&name=NEZVAL+V%CDT%CCZSLAV KDO BYL KDO v našich dějinách ve 20. století. NEZVAL Vítězslav] (чешск.). Проверено 16 мая 2010. [www.webcitation.org/66u8KOZ2G Архивировано из первоисточника 14 апреля 2012].
  • [www.volny.cz/lludvik/nezval/Nezval.htm Vítězslav Nezval. Биография.] (чешск.). Проверено 16 мая 2010. [www.webcitation.org/66u8Kvcwn Архивировано из первоисточника 14 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Незвал, Витезслав

Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.