Норвич-терьер

Норвич-терьер
Происхождение
Страна	Англия Англия
Время	1880
Характеристики
Рост	25—30 см
Вес	5—6 кг
Классификация МКФ
Группа	3. Терьеры
Секция	2. Мелкие терьеры
Номер	[www.norwich-norfolk.ru/standard/ 72]
Породы собак на Викискладе

Норвич-терьер (англ. Norwich Terrier) — английская порода собак, мелкий терьер. Выведен для охоты на грызунов, в наше время используется преимущественно в качестве собаки-компаньона.

Происхождение

Порода норвич-терьер появилась в XIX веке в восточной Англии, в городе Норидж (Норвич) — центре графства Норфолк. При скрещивании были использованы несколько английских охотничьих терьеров и ирландский Глен оф Имаал терьер. Порода зарегистрирована английским клубом собаководства в 1932 году.

Норвич-терьер очень похож на своего предка норфолк-терьера. Единственное их отличие составляют уши, у норивича они смотрят вверх и имеют заострённые концы, а у норфолка висят. Долгое время эти собаки даже считались одной породой, и только в 1964 году их разделили и признали двумя независимыми породами.

Норвич-терьеры не сразу назывались именно так, долгое время из-за своей шерсти и её взъерошенности, собака носила имя «rags», что переводится с английского, как «лохматый». А 80-е годы XIX столетия собаку называли кембридж-терьером за невероятную популярность в студенческой среде Кембриджского университета, многие даже считали очаровательного и смелого песика своим талисманом.

Норвич-терьеры очень популярны в Америке, там их даже называли «терьерами Джонса». В некоторых европейских странах собаки данной породы используются для норной охоты по сей день.

Внешний вид

Норвич-терьер имеет компактное телосложение, у него развитая мускулатура, короткие спина и конечности, удлинённая грудная клетка. Вес собаки составляет примерно 5—6 килограмм, рост в холке — 25—26 сантиметров, иногда превышает 30 см. Хвост может быть купирован на две трети. У собаки клинообразная удлинённая мордочка, уши заострённые и расставленные на довольно большом расстоянии друг от друга. Глаза имеют миндалевидную форму и чаще всего тёмную расцветку.

Стандарт породы допускает пшеничный, серый, чёрный и рыжий, а также гризли, окрас шерсти. Белые отметины считают недостатком, при этом шрамы, полученные во время охоты, стандартом вполне допустимы. Шерсть на теле у норвич-терьера преимущественно жесткая, на ушах и голове она короткая и гладкая, а вот на плечах и шее образует воротник.

Характер

Нрав у собаки очень добродушный и веселый. Животное предано хозяину и обладает настоящим английским шармом и обаянием. Норвич-терьеры — это спортивные животные, поэтому им необходимо совершать длительные прогулки, охотиться, разыскивать что-то. Им свойственен азарт и авантюризм.

При всей своей активности норвич-терьеры очень хорошо ладят с детьми и отлично общаются с другими собаками. Он никогда не вступит в драку на прогулке, даже если его будут провоцировать, но никогда и не даст себя в обиду. Норвич-терьера даже называют большой собакой в маленьком объёме, и это действительно так: животное, обладая гордым нравом и достоинством, во многом даже превосходит своих крупных сородичей.

Животное обладает врождённой храбростью и отвагой, ведь порода была выведена специально для охоты на грызунов, которые поедали запасы зерна английских фермеров. Сейчас такое предназначение собаки уже утратило свою актуальность. Однако рабочие качества норвич-терьеров заводчики стараются сохранить при разведении по сей день, уделяя большее внимание силе и крепости её зубов и челюсти, нежели экстерьеру.

Литература

• Т. Якухнова Норвич-терьер // Собачий остров : журнал. — СПб: Благотворительный фонд "Верность", 2013. — № 3(23). — С. 8-11.

Ссылки

• [www.norwich-norfolk.ru/standard/ Стандарт FCI N° 72 от 02.02.1998]

Отрывок, характеризующий Норвич-терьер

– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.